Ладно, нечего себе настроение портить из-за вредных старикашек.
А пока иду, можно и подумать, ведь Макарский уже наверняка ждет. Не успею войти в отдел, как он выскочит и потребует ответа.
— Ну что ты решила? Какое дело берешь?
Слегка ошиблась — добралась почти до кабинета. Дверь плотно прикрыта, видимо, Юлика еще нет. Ага, повод вздуть за опоздание.
— Я жду, Катя! Соображай быстрей!
— Я беру случай болезни леса!
— Да? — он, кажется, удивился. — Хочешь с выездом? Не наездилась еще?
— Не наездилась. Земля Великих Лесов так прекрасна… Можно любоваться до смерти.
Он пожевал губами, ища подтекст. Думал, я издеваюсь. Вообще-то есть такое, но не докажет — голосок-то идеально дебильный, но одновременно вежливый, не подкопаешься. Таким я разговариваю с посетителями, которые жаждут от сыскаря исполнения всех своих мелочных и несуразных требований. А научилась как? Простая история.
Жила-была лавочница, коптила и продавала колбасу. И тут ее обокрали! Лавочница составила список потерь и отнесла сыскарю, которому не повезло. То есть мне. И стала преследовать, требуя поймать злоумышленника и немедленно вернуть: шило старое, гнутое — одну штуку; травяной отвар в мешке, который ей подарили восемь лет назад и который лежал в углу в кладовке, размером с кулак — одну штуку; примечание: на боку следы плесени. И последний лот — два старых железных замка, которые сменили по причине дряхлости и бросили в сарай, где те и лежали несколько лет, пока их не похитили жадные воры.
И прилипчивая, настырная она оказалась до ужаса. А у меня работа такая. Не могу же я прямо сказать — ты бы не позорилась, тетка, со своим хламом, а шла бы себе домой, жила бы дальше и другим жить не мешала. И выбросила бы из закромов весь остальной хлам!
Нет, так сказать нельзя, жаловаться будет самому князю. Поэтому и пришлось научиться своему тону восторженной идиотки — да, мадам! Конечно, мадам, какая ужасная, леденящая кровь утрата! Мадам, как я вас понимаю! Все, все, что в моих жалких силах, делаю денно и нощно, просто зашиваюсь и, живота своего не жалея, иду по следу преступников — и никто не уйдет от наказания! Наказание неизбежно, их повесят. Или четвертуют. Или сварят в масле. Сами решите, в общем, а судья обязательно к вашему желанию прислушается и учтет в мельчайших подробностях.
— Ладно, — наконец сдался Макарский, переставая меня сканировать. — Выпишу тебе выезд на место происшествия. И даже срок указывать не буду, знаю, ты не злоупотребляешь. И Юлику выпишу, возьмешь с собой.
— Как? Но я…
Одной из причин, по которым было выбрано данное дело, являлась надежда, что Юлика передадут кому-то другому. Ах Макарский, ах жук! Нос прищемил, называется.
— А ты что, против что имеешь?
Да-да, у него тоже есть особый голос для разговора с идиотами.
— Нет. Если нужно, выписывайте.
— Ну и лады. Заходи через полчасика за путевыми листами и деньгами.
Макарский ушел, и коридор снова опустел, погружаясь в тишину.
В кабинете никого не было, стажер потерял нюх, можно пока расслабиться.
Дело с выездом, как ты вовремя подвернулось! Пару недель дороги туда-обратно плюс неделька на само расследование — то, что нужно. Месяц передышки перед последним шагом, который нужно сделать. Я должна. Я стольким ему обязана… Почему не отплатить? И жизнь продолжится, как прежде. И все будет хорошо.
Юлик явился через пятнадцать минут и принес с собой завтрак, так что я не стала на него кричать. Тем более ему еще поездку организовывать: извозчика искать, вещи паковать, бумажки собирать… Неблагодарное, в общем, занятие. Он же на обучении? Ну так пусть учится!
Я, кстати, думала, юнец будет расстроен выездным делом, а он даже обрадовался. Надеюсь, не видит уже себя и меня в одной кровати, потому что на постоялом дворе больше нет комнат или какая там еще причина может быть в его фантазиях. Если вдруг места не окажется, будет в сарае спать на сене, а не у меня под боком, это точно. Но не станем озвучивать: сюрприз-сюрприз, как говорится.
Осталось только одно дело. Федор.
Я наняла извозчика и доехала до места его работы — Писарской башни. Там записывают информацию. Вроде типографии, в общем. Сложный процесс, но, записав одну книгу, можно размножить ее сколько угодно. Федор как раз занимается написанием текста.
В башне, которая больше напоминает узкое высокое здание, стоит постоянный гул. На входе две женщины сидят за столами и следят за всеми, кто заходит. Тут система безопасности, что у президента. Нельзя в верхней одежде. С большими сумками. С непокрытыми волосами… И так далее, и тому подобное. Бесконечный список требований. Проще снаружи остаться и надеяться на чудо, что нужный объект сам на улицу рано или поздно выйдет.
Я же выбираю средний вариант.
— Можете мне Федора позвать?
Сторожа всегда соглашаются — это проще, чем привести меня в надлежащий для прохода внутрь вид.
Я выхожу на крыльцо — вокруг цветут деревья. Скоро распустится сирень. Обожаю ее аромат — я начинаю спать с открытыми окнами, и в каждой вазе у меня по букету.
— Катя?
— А?
— Что-то случилось?
Улыбка — наше лучшее оружие. Не могу же я, в самом деле, использовать со своим мужчиной голос для идиотов?
— Привет, Федор.
Легкий поцелуй, как обычно. Как возле него надежно и спокойно. Почему же меня несет куда-то из Гораславля? Почему?!
— Что-то случилось? — повторил он.
— У меня новое дело, мне придется уехать в Северные леса.
— Ясно.
Ни тени упрека, только печаль в глазах. Ну все, Катька, набирай побольше воздуха и решайся. Чего тянуть? Или пан, или пропал.
— А когда я вернусь, мы поженимся. И заведем детей.
— Правда?
Он обхватил меня за талию, и его голубые глаза стали такими ласковыми. Федор будет отличным мужем, отличным отцом.
— Да.
— Ты уверена?
— Я же сказала, да.
— Ладно, понял, не давлю. Надолго уезжаешь?
— Как повезет. На месяц точно.
— Выйдешь за меня замуж — никуда больше не отпущу.
— Я знаю. И сама потом не уеду, не бросать же семью.
Да уж, Макарский будет доволен, если я варежку захлопну и больше не буду его доставать с работой.
— Ты скоро уезжаешь?
— Да, вечером. Быстрее уеду — быстрее приеду.
— Согласен. Тебя проводить?
— Не нужно. Что я, в первый раз, что ли? Вещи возьму дома — и на извозчика. А тебе с работы уходить.
— Хорошо. — Он помолчал, потом осторожно обнял меня за плечи. — Светлого тебе пути и возвращайся быстрей.
