— Что же делать будете дальше, а? — не сдержался староста.
Вообще-то мы не обязаны никого в наши дела посвящать, но думается мне, помощи я могу ждать только от местных — не писать же Макарскому! Хотя письма с помощью колдунов доходят быстро, люди в случае чего все равно прибудут на повозке не раньше чем через несколько дней. За это время и войну можно выиграть, не говоря о расследовании.
— Что могли узнать в городе, мы узнали. Теперь нужно съездить на прииски, взглянуть ближе на отщепенцев. Завтра с утра, думаю, самое время.
Такой версии должно хватить. Про шантаж им незачем знать.
— На отщепенцев? — удивленно протянул староста и переглянулся с женой, которая пожала плечами. — А они тут при чем?
— Так надо.
— Кто поедет на прииски? — тем временем спросил лесник, не поднимая головы.
— Я поеду, естественно.
Он же не думает, что я Юлика туда пошлю?
— Одна?
— Как обычно.
— Госпожа предпочитает ходить везде одна, — сдал меня Юлик.
В начале нашего знакомства он считал, что я стану таскать его везде, где он только пожелает, и был сильно разочарован обратным. До сих пор при каждом удобном случае вспоминает.
Волин вдруг отложил приборы, нервно потер рукой губы и отрывисто бросил:
— Одной нельзя.
И снова эта вспышка неконтролируемой ярости. Почему, откуда она? Потому что мне посмели запретить делать свою работу или потому что посмел он?
— Ах, Катенька, он верное дело говорит — одной никак нельзя! — миролюбиво вмешалась хозяйка, покачивая головой.
— Почему?
— На приисках остались только совсем… совсем тяжелые люди, — ответил староста. — Это ж сборище разбойников! Никак нельзя туда женщине одной, да еще такой красавице.
— Спасибо, — равнодушно ответила я, — но хотелось бы больше подробностей.
— Да что подробности-то? Заявитесь к ним одна — поймают они вас и будут для игрищ развратных держать в сарае.
Эвона как!
— А что, были случаи?
Староста сипел, не хотел отвечать, хозяйка тоже раскраснелась и притихла.
— Были, — вдруг сухо ответил Волин.
— И?
— И нельзя тебе туда идти одной. Нечего их дразнить, они женщин редко видят, и кто-нибудь не сдержится.
— Почему, если были случаи, прииски не разогнали?
— Разогнали их, как же! — с готовностью ответил староста. — Да они снова вернулись… большинство пришлых безобидные, ни при чем были, да и идти им некуда, обратно возвращаются, как ни гоняй. И пусть бы… Но постоянно прибиваются к ним плохие люди, которые все вокруг себя портят.
— Ясно.
Это сильно усложняет дело. Бессмысленно рисковать не стоит, физически меня довольно просто скрутить. Становиться рабыней для плотских утех в мои планы никак не входит.
— Я буду вас сопровождать! — с жаром заявил вдруг Юлик, еле сдерживая воодушевляющую дрожь. — Я не боюсь!
— С лесником тебе идти надо, — заявила хозяйка, умильно поглядывая на Юлика, как чуть ранее на своих малолетних сыновей. — Они его уважают. С нашим лесником хоть куда идти можно, — убежденно закончила она.
Волин поднял голову, и его глаза нынче были не такими отстраненными.
— Пойдем со мной… колдунья. Так безопасней всего.
Вот, значит, какое он мне прозвище выдумал. Не имя и не «сыскарь», как и требовала. Надо же, покладистый какой! Исполнительный, аж зубы сводит!
Видимо, на лице отразились мысли, хотя звука своих скрежещущих зубов я не слышала.
— Хозяин, можно нам поговорить с ней наедине? — негромко спросил Волин. Хозяйка тут же вскочила и, что-то говоря Юлику, вытащила из-за стола и увела его прочь. Староста вытер салфеткой губы и тоже вышел.
И остались мы почему-то одни. Только Волин снова сидел, как при свидетелях, окаменевший, дышал разве что громко, с сипом.
— Что ты хотел сказать?
— Думаю, нужно кое-что прояснить. Я понимаю, что проще… как будто мы первый раз друг друга видим, но прииски… Вся эта история… Если тебе очень тяжело, я постараюсь найти тебе другое сопровождение, только не одной! Если тебе тяжело, когда я тут, есть у меня один друг… если ты…
— Не нужно! — я скривилась, не желая, в общем-то, слушать никаких намеков на наши отношения, были они там когда или нет. — Мне все равно. Ничье общество меня не смущает, и о нем я думаю в последнюю очередь. Много чести!
Он помедлил и кивнул:
— Хорошо, как скажешь. Тогда нужно еще… я должен сказать только, что никогда не причиню тебе вреда. Ничем. Конечно, ты не поверишь мне на слово, но твое чутье должно подтвердить, что я говорю правду. Посмотри мне в глаза и проверь. Послушай мой голос, сыскари слышат фальшь. Я никогда не сделаю тебе зла. Слышишь? Ты можешь смело рассчитывать на мою помощь, в этом деле или… в любом другом, потому что я никогда не смогу тебя обидеть. На приисках будет безопасно со мной.
Ах, вот это номер! Комок в горле с трудом проглотился и больно полез куда-то вниз. А я… ни разу не подумала, что он может захотеть продолжить свой план по устранению суженой. Правда, смысла больше нет, все давно вскрылось, осталось далеко позади, покрытое пылью забвенья. Но все же, почему я ни разу не подумала об опасности, которую он может представлять?
Лоб нахмурился. Федор не любит, когда я хмурюсь, и всегда давит мне на нос в уверенности, что это меня смешит. Ну, насчет «смешит» — это вряд ли, скорее раздражает, но что в себя прихожу, это точно.
— Если ты еще хочешь что-то знать, спрашивай, колдунья. Я отвечу.
— Ничего не хочу знать.
Я откинулась на спинку стула. Где хозяева вообще?
— Мы договорились насчет приисков?
— Вроде нет.
— Пожалуйста. Я отведу тебя туда, колдунья, ты сделаешь, что нужно, потом приведу тебя обратно, в таверну. С твоей головы ни волосинки не упадет, клянусь. Одной туда нельзя, я не выдумываю.
— Как, по-твоему, это все будет происходить?
— С рассветом мы выедем, доберемся к вечеру. Я сделаю вид, что у меня дело к Лапотнику, я временами к нему заезжаю. Он подтвердит что угодно. У него и переночуем, ты посмотришь на все, что нужно. Я не знаю причины, зачем тебе туда, поэтому не могу сказать, что дальше. Если ты просто хочешь получить информацию, за ночь ты ее получишь, с утра отправимся обратно, и через полтора дня ты вернешься в Хвощи.
— Если я соглашусь, только с одним условием.
— Говори.
Осторожный, гляди-ка! Сразу не соглашается.
— Ты будешь делать все, что я потребую, и не спрашивать зачем. Я имею в виду работу. — Уточню на всякий случай, а то вдруг размечтается, что я заставлю его делать с собой что-нибудь неприличное. — Ну?
