Я оделась, расчесала волосы, закрыла их косынкой и вышла на улицу. Лесник уже был собран, стоял возле телеги, вороша сено, которым та была наполнена.
— Разве мы не на двуколке поедем?
— Доброе утро… колдунья.
И снова заминка, будто он как-то иначе хотел меня назвать, да опомнился.
— Ага. Так что?
— Нет, телегу возьмем. Приисковый люд углем торгует, я не только по делу к Лапотнику, а еще и уголь загружу. Глупо впустую такой путь проделывать, если можно сразу два дела объединить.
— Ладно. Время на завтрак есть?
— Я уже позавтракал. А тебе на кухне приготовили, только поспеши.
Булку я доедала уже по дороге. Раньше начал — раньше кончил, как говорят. Чего время терять?
За Хвощами почти сразу же мы попали в лес. Очень красивый. Большие деревья, правда, еще светлые, молодые, вальяжно развалившиеся вокруг холмы, обочины, покрытые густой травой, и множество пестрых цветов. Весна.
Дорога была заброшенной, но все еще очень крепкой и ровной — колдуны строят на совесть. Мы ехали как по тоннелю. Над головой смыкались ветки деревьев, и оглушительно чирикали птицы. Одна — длинно и забористо, вторая — легко, быстро-быстро, а третья — лениво и редко, как большие капли падали. Пойки поют, голову дам на отсечение! Такая роскошь — и в такой глуши.
Как же спать хочется! Глаза слипаются. Но я сижу возле Волина, ближе к краю, и в случае чего свалюсь на землю, а мне неохота. Стук копыт, скрип дерева… лучше всякого снотворного.
— Колдунья, хочешь, в телегу перебирайся. Ехать далеко, несколько часов, а там можно лечь на сено и отдохнуть.
— Да?..
Даже сама слышу, какой у меня сонный голос.
— Давай. — Повозка остановилась, обе лошади тут же стали щипать траву на обочине. — Иди назад.
А меня и не нужно уговаривать. Если бы не кисель в голове, я сама бы додумалась.
— Давай одеяло постелю, чтобы мягче было. Оно чистое, не думай, я с собой ношу на случай ночевки в лесу.
Лесник достал из своей сумки свернутое шерстяное одеяло и расстелил на сене.
— Второе дать накрыться?
— Давай.
Я об одеялах не подумала, а учитывая мою мерзлявость, ехать непокрытой будет не очень приятно.
Он молча достал второе, положил в телегу, запихнул пустую сумку в угол и пошел на свое место.
Я встала на подножку под телегой и легко перемахнула через бортик. Почти рухнула на мягкое сено и укрылась вторым одеялом. Небо такое яркое… но не слепит, закрыто ветвями. И этот запах… Свежее сено, цветы, травы и аромат… нет, ничего такого, только сено. Боже, как же хорошо.
Заснула я моментально. Ночью на мягкой кровати никак улечься не могла, а тут, на сене, просто вырубило.
Телегу покачивало, одеяло грело… вообще, здорово было. Но просыпаться все же пришлось. А все потому, что тряска прекратилась и спать стало не так уютно.
— Колдунья…
— А? — я вскочила, перепутавшись, где я и что происходит.
Лесник стоял на некотором отдалении, фух. Догадался не приближаться.
— Пора вставать. Тут ручей недалеко, можешь умыться, потом поедим и поедем дальше. Вот за этим холмом — открытая дорога на прииски, как только выедем за него, станем как на ладони.
— Хорошо.
Я вылезла и спрыгнула на землю. Лесник дернулся было помочь, да снова остановился. Правильно, нечего, если не просят, я и сама вполне способна справиться.
— Ручей там? — указала в сторону леса.
— Там, — он показал чуть правее. — Идти всего минуту.
— Тут жди.
— Конечно, — он, кажется, даже улыбнулся, отворачиваясь, но точно не скажу.
Ручей не пропустишь, особенно такой. Вода прозрачная, течет как танцует, в ней трава плещется, тонкая, как шелковые нити. Какая же красота!
Вода очень холодной, правда, оказалась, зато сонливость как рукой сняла. Есть захотелось страшно.
Я умылась, волосы пригладила, но расчесываться не стала. Что бы там ни говорил староста, идеальную красавицу на прииски привозить не следует, пусть она будет чуть ближе к простым мужикам — слегка растрепанная, зато румяная и улыбчивая.
Добрая баба, как тут говорят.
У телеги уже горел огонь, дым от которого не дал мне заблудиться. Лесник жарил на нем хлеб и грел мясо. Положил мою порцию на большой лист съедобного салата, налил в кружку кваса.
Я ела и вот что подумала — так здорово, будто я в походе. Причем в детстве с кем-то взрослым. Ничего не делаешь, только свежим воздухом дышишь да красотами любуешься, а за тобой ухаживают, еду подают, ночлег обеспечивают… эх, так и привыкнуть можно!
Но про легкость пришлось забыть, как только мы отправились дальше и объехали холм. Деревья поредели и пропали, дорога вилась змеей и упиралась в нагромождение приземистых домиков, за которым в высоком холме чернели огромные норы — входы в шахту.
Теперь пора вспомнить, кто я и зачем. Не думала, что сама дорога к приискам мне так понравится. Спасибо не скажу, но и не забуду.
Лесник за долгое время впервые открыл рот:
— Они нас уже видят. Скажи, что тебе нужно на приисках. Где нужно быть?
— Достаточно оказаться в любом доме или просто в комнате, без свидетелей, дальше по обстоятельствам.
Он кивнул и снова сосредоточился на лошадях.
Эта его бородища начинала меня раздражать. Не могу сказать почему, но хотелось заставить его от нее избавиться. Да, Катя, что-то несет тебя — и опять в сторону. Борода и борода. Не нравится — не смотри.
У домов, или, скорее, землянок, валялись груды мусора. Грунт из шахт, старые телеги, мотыги какие-то… В общем, остатки, свидетельствующие, что тут когда-то велись крупные работы. Сейчас от них остались хлам и полтора десятка полуразвалившихся хижин, которые когда-то построили в качестве временного жилья работникам.
Две тощие собаки да мужчина в грязной, просто черной одежде — вот и все, кто нас встретил. Прячутся или отсутствуют?
— Сколько здесь человек живет?
— Постоянно три дюжины, еще дюжина кочует от наших приисков в города и обратно.
Где же эти три дюжины? По норам сидят? В лесу прячутся? Надеюсь, не зря ехала. И силы еще потрачу немерено. Надеюсь, тоже не зря.
Когда я стала сыскарем, была уверена, что он с легкостью способен узнать все, что угодно. Оказалось, действительно все. Но только цена слишком большая, потому что за все это удовольствие нужно платить. Не существует колдовского резерва, ничего не нужно накапливать… кроме физических сил. Короче, колдовство изматывает тело как физическая нагрузка. Ты устаешь. Так устаешь, что при переутомлении можешь свалиться в обморок — и тогда делай с тобой что угодно. И нет более или менее выносливых колдунов — отдача у всех одинаковая.
