— Ну… нравится он тебе?
— У меня жених есть. Как вернусь в Гораславль, свадьба будет.
— Да? — Кажется, она даже расстроилась. — Жаль как.
— Жаль? — Она что, совсем обнаглела?!
— Ой, прости меня, бабу глупую, не то имела в виду! — всплеснула она руками. — Конечно же, поздравляю! Желаю вам счастья! Просто так жаль… вы с лесником ведь как из одного теста слеплены, со стороны-то видней. И как он тебя взглядом поедает… я уж думала, ну наконец-то на живую женщину клюнул.
— А он что, по неживым обычно?
— Не шути так, госпожа, — старостиха вдруг стала очень серьезной. — Даже зверю плохо одному. Тяжело, тоскливо. А уж человеку-то и подавно! Нельзя чужим горем шутить.
— Может, он заслужил свое одиночество.
— Ну что ты, госпожа! Даже если когда и заслужил — всякая вина свой срок имеет.
И ответить нечего. Рот раззявила, как школьница, и молчу. Наверное, впервые вижу, что она действительно старше меня. Не по возрасту, а по мудрости, по взгляду житейскому. Я ведь все за месть ратую, да за вечный крест, который носить до смерти, не сносить. А она — за прощение.
Всякая вина свой срок имеет?
Даже думать не собираюсь!
— Спасибо еще раз. Я пойду.
Вежливый поклон — и до свидания. Нечего мне лесника своего нахваливать.
* * *
Волин запретил себе думать о том, что произошло ночью. Это не ее решение, просто связь суженых сводит, стаскивает их, притягивает, как магниты.
Но какое же это было счастье!
Он старался не заснуть, смотрел на ее ресницы, на сомкнутые губы, на гладкие волосы — и хотел, чтобы время замерло. Однако все равно заснул, как иначе. Когда выдавалась такая спокойная ночь с крепким, здоровым сном? Он уже и не помнил. Даже в юности, когда тело берет свое, со сном у него бывали проблемы. А в последнее время подремать удавалось или напившись, или в обнимку с Ачи.
Волин давно не заглядывал наперед. Просто спасибо за подаренный отдых.
Глава третья,
о самом страшном — об убийстве
День выдался неспокойным. Юлик впал в нервический трепет и наотрез отказался возвращаться в Гораславль в одиночестве. Будь моя воля, я бы его силком в телегу запихала, шмотками его забросала да отправила с кляпом во рту, чтобы не орал. Но ведь так нельзя, свидетелей многовато.
Когда просьбы и жалобы не помогли, Юлик изволил перейти в наступление.
— Госпожа, я знаю, почему вы остаетесь! Это все лесник.
— Да?! Вот удивительное дело, а я-то думала, из-за леса. Но тебе, конечно, лучше знать.
— Но разве он вас не привлекает?
— С чего ты решил? С такой бородищей мерзкой? Да меня воротит от бородатых!
— Но вы же у него ночевали! Вся таверна болтает! Все не могут врать!
Ах ты, подлец маловозрастный! Вздумал меня на проступках ловить?
— Не твое дело, где и с кем я ночую. Это к работе как-то относится? Вот и молча жуй свои претензии. А теперь собирай вещички и уматывай отсюда, иначе практику не засчитаю. Думаешь, в будущем кто-то будет терпеть попытки лезть в свою жизнь? Да ты кто такой, чтобы за мной следить и мне указывать?
То белеет, то краснеет. Давай пугайся сильней. Хватило хоть ума не заявить о праве на меня на основе своей влюбленности. Когда он уже поймет, что не любовь это, что нет любви.
В общем, разругались в пух и прах. Обычно мне удается хладнокровие сохранить, я ведь старше и мудрее, чего тявкать с щенками? — но сейчас и так нервы на пределе, а тут еще Юлик со своими капризами, как будто он нежная барышня!
В общем, ему было велено с утра убираться в Гораславль. Нарушит приказ — будет отвечать перед Макарским. С этим сообщением я и выставила его за дверь гостиной.
А когда отправилась на ужин, меня ждал сюрприз — Юлик, покачиваясь от выпитого вина, сидел за угловым столиком в компании… кого бы вы думали? Лесника собственной персоной! Нет, это уже перебор.
Лесник, однако, не дал мне подойти. Вышел из-за стола, аккуратно придержав моего стажера за плечо, и направился ко мне, загородил дорогу.
— Чего тебе?
— Колдунья, я вижу, ты очень сердита.
— Чего ты встал на дороге? Отойди!
— Прошу тебя, не трогай его. Видно, взбучки ему не миновать, только не нужно сейчас… прилюдно, когда его душа нараспашку открыта. Утром все ему и скажешь.
— Он будущий сотрудник сыскного отдела. Пусть привыкает!
— Закалит свое сердце до чугуна, застынет как камень, — монотонно передразнил Волин. — Все еще с ним произойдет, конечно, а сейчас прошу, колдунья, не бей его больше.
— Я его и пальцем не тронула.
— Я не о том говорю. Дай мальчишке самому принять решение.
На нас уже стали коситься, пришлось перестать устраивать публике развлечение и уйти. Действительно, чего это я? Не стану же кричать на Юлика среди толпы, не так уж он и провинился. Всего-то сказал, чего не следовало говорить.
Ужин пришлось заказать в комнату. Еще нужно решить вопрос, как остаться ночью в своей комнате. Уж больно часто в последнее время я засыпаю, прислонившись к человеку, к которому вовек не собиралась приближаться.
Тут все просто — дверь запереть и ноги спутать поясом. Встанешь с кровати — окажешься на полу.
Что и происходило ночью два раза. Хорошо, мне хватило ума побросать на пол у кровати одежду, так что ничего не отшибла. Но что не выспалась, так к гадалке не ходи. Ночь извела меня, как будто беспрестанно толкала и зудела на ухо, ни на минуту не давала расслабиться. За что же мне такая напасть-то?
Утром никакого желания болтать с Юликом не было. Пусть катится к черту, мне бы до вечера продержаться. Глаза слипаются, а еще заплечный мешок с вещами к земле тянет, хотя вещей в нем кот наплакал.
Стажер ждал внизу, бледный и болезненный на вид.
— Госпожа, — он резко поклонился, — я отправляюсь в Гораславль. Там я собираюсь пойти к князю и поговорить о происшествии с местным лесом. Пока вы были в отъезде, я много разговаривал с людьми, и это все не похоже на пустой слух. Что-то действительно происходит, и если вы найдете что, помощь уже будет в пути.
— Спасибо, Юлик.
Прямо не узнать. За ночь повзрослел, что ли? Вкусил разочарования? Так мы и взрослеем, ничего не поделаешь.
— Удачного пути, госпожа. Будьте осторожны.
— Спасибо. И тебе.
Он не стал меня провожать, вернулся в комнату. Вот и отлично, пусть отправляется хоть к князю, хоть под землю, хоть в небеса карабкается, только бы не отвечать за него больше.
Лесник тоже ждал, только на улице. У ног большой заплечный мешок, на поясе позвякивают на ветру мелкие предметы. Вокруг лесника ужом вертелась собака. Тут в Хвощах все, что ли, в такую рань просыпаются, кроме меня?
