Чего это я нынче о таком думаю? Колдун, который землю убивает, не страшная сказка, не любопытный персонаж эпоса — это настоящее зло. И если его не остановить…
Стоп. Пригнись, Катя.
Низкая дверка приоткрылась… Это что? Вернее, кто?
Глазам своим не верю! Из дома, скорчившись, потому что дверь немногим выше пояса, вышла женщина. Обычная на первый взгляд женщина в сарафане с длинными рукавами и распущенными волосами. Распрямилась на пороге. Высокая, худая, лица не разглядеть.
Это она?! Колдунья!
Женщина, выходит. А я была уверена, что действует мужчина, только они настолько безжалостны. Но теперь нужно подобраться ближе. А потом убить ее! Это вот осознание, что договориться не выйдет, что попытка договориться может отобрать единственный шанс ее убрать, глушило больше мертвой тишины.
Разве можно с ней договориться? Только в красивых интересных детективах злодеи произносят витиеватые фразы и играют на публику. В жизни они просто творят зло, причем многие из них даже не считают происходящее злом. Украла чужие деньги? Ну, так у них много, мне нужнее. Забила собаку до смерти? Ну, так животное ничего не чувствует. Отравила соседских детей? Ну, так они шумели, а мне нужен покой.
Эта вот просто взяла чужую силу, высосала досуха, ни капли не оставила. Почему? Потому что могла взять. А сколько при этом убила — кому интересно?
«Я не думала», — говорят люди, когда их ловят за руку. Делая зло, они не думают и тем отличаются от книжных персонажей.
Женщина стояла на месте и водила из стороны в сторону головой. Выглядит она неопрятно. Сарафан грязный, с обтрепанным подолом, да и поведение… неадекватное. Это все очень странно. Может ли она быть просто сборщиком силы для кого-то другого? Охранницей? А настоящий колдун еще не показался? Но нет, вокруг так пусто, что эта незнакомая тетка светит как фонарь во тьме, потому что живая. В доме пусто, совершенно точно, а значит, она моя цель.
Мои знания сути колдовства не могли объяснить, что происходит. Но эта женщина… присела на корточки и задергала головой, как собака. Принюхалась, завертелась вокруг оси. Под голыми ногами оглушительно хрустели остатки живого мира, иссушенного чумой, а подол волочился и мешал ей двигаться, но она будто не замечала.
Она сумасшедшая. Безумная баба.
А вот мое время на исходе. Нет больше возможности караулить, сидеть в засаде и наблюдать, не появятся ли на сцене другие действующие лица. Ну ничего. Если она меня уделает, несколько деревень погибнет, конечно, но ее все равно остановят. Просто количество жертв будет разное. Да еще жить охота — что той жизни было?
Значит, нужно просто идти.
Боже, как страшно.
«Я с тобой, Катя».
По крайней мере, мысленно кто-то со мной. Совсем было бы плохо, останься я одна. Наверное, самый достойный подвиг — не просто жертвовать жизнью, а жертвовать ею, зная, что никто и никогда не узнает о твоем поступке. Может, нелегко умирать, защищая тех, кто за спиной, но умирать, когда твоей смерти вообще никто не видит и никто никогда не узнает, чем ты пожертвовал ради чужого благополучия… это высший подвиг.
И как же я рада, что где-то там остался лесник, который знает, что со мной. Хоть похоронят по-человечески.
Хватит тянуть! Распрямимся. Что же мне, по-пластунски ползти? Руки лежат свободно, мешок можно оставить, там только вода. Она, конечно, высохнет, оказавшись вне колпака, но не о жажде же думать?
Колдунья меня заметила. Напряглась, как собака перед броском, и ждет. Чем ближе, тем лучше видно хмурое лицо. Она безумна, как пить дать. Глубже погрязла в своем разуме, чем я в этом чужом мире. Какие же демоны ее терзают? Зачем это все?
— Не подходи, — крякает она. Так звучит голос у того, кто много недель молчал. Значит, сама по себе, собеседники ей не мерещатся.
Я останавливаюсь за несколько шагов. Женщина медленно поднимается на ноги, смотрит свысока. Наклон головы такой, будто жалкий раб посмел явиться перед своей королевой непрошеным.
— Почему ты жива? — бормочет сумасшедшая, смотря на мои ботинки и дергая длинными сухими пальцами, как гигантская паучиха. — Почему ты дошла? Как дошла?
Блеклые глаза судорожно бегают, перескакивают, словно юркие насекомые, с места на место. И спрашивает она явно не меня. О чем с ней говорить? Придушить гадину, да дело с концом. Но приходится тянуть. Нужно подобраться ближе, шансов одолеть сильную колдунью в честном бою у меня ноль. Пусть она грязная и ободранная, но силы у нее в сотни раз больше, я-то свою по пути растратила на колпак, а она только копит, только жрет!
— Стой, где стоишь! — шипит она, стоит сделать еще шаг.
Давай, Катя, вспомни, кто ты и чем сильна! Вспомни свой длинный язык! Используй его по назначению!
— Ой, я стою, как говорите! Стою, стою! Все одно ноги не держат. А я так обрадовалась, так обрадовалась, когда вас увидала! Дело в том, что я заблудилась… ну, понимаете, я на приисках гостила, да выпили мы там лишка с местными. Весело, конечно, было, но тут меня погулять пригласили. Один такой… видный мужчина, грудь, что колесо от телеги. Ну, я пошла, конечно, мы с ним траву опробовали у леса, как же иначе. Хорош мужик, так оттоптал, что кости размякли! А потом он ушел в кусты и не вернулся. Задрых, должно быть. А я пошла искать, и вот… — Рука сама собой растерянно погладила ткань платья. — И угодила… не знаю куда, но тут никого живого! Брожу, брожу, ноги все истоптала. А страху какого натерпелась! Я уж думала, — хихиканье, — что в ад угодила. Думала, душу отдала по пьяни, так и буду ходить без конца без края.
— Как ты тут оказалась живая? — не слушала безумная. Ее руки-пауки поднялись к моему лицу.
— Так и мне интересно, тетечка! — я подалась вперед, прижимая руки к груди.
— Стой на месте!
Колпак надо мной вжикнул и сжался, словно его поймали сетью и тащат на берег. И ведьма, хоть и сумасшедшая, сразу поняла, почему я до сих пор жива.
— Ах ты!
Ждать и зубы заговаривать теперь поздно. Я бросилась вперед, пока ведьма давила мой колпак своей нешуточной силой. Он лопнул, когда я была уже близко, когда обхватила ее рукой за талию, вцепилась в нее как клещ и изо всех сил потянула на себя.
И Ветерка не нужно, чтобы почувствовать — как только колпак лопнул, силы стали уходить. Ежу понятно: здесь, в центре порчи, ведьма высосет меня за минуту-другую. Или я, или она. Нет. Или она — или много жизней, среди которых одна моя затеряется, как рыбешка в косяке.
— Убью!
Колдунья замахнулась открытыми ладонями, направляя удар, и у меня, наверное, всего один шанс. Я отвела правую руку в сторону, встряхнула, как лесник показывал, и сжала в ладони узкую рукоятку.
Всего миг — если дрогну, умру. Но убить человека… Лишить жизни живое существо… Моя рука, не слушая сомнений, словно сама собой поднялась, коротко полоснув ведьму по горлу. И тут же задрожала. Мне на грудь хлынула кровь, в глазах потемнело. Пахнуло солью, словно горячий ветер в лицо дунул.
