Изучая библиотеку, Родных наткнулся на занимательную рукопись, о которой ранее не слышал (и о которой, судя по всему, не знал никто, кроме самого Сулакадзева), — «О воздушном летании в России с 906 года по Р. Х.» — и выкупил ее наряду с некоторыми другими изданиями. В том же году Родных напечатал заметку о Крякутном, встреченную им в рукописи, в журнале «Россия». Публикация прошла незамеченной.
Девять лет спустя, в 1910-м, Родных опубликовал фототипическим (репринтным) методом всю рукопись. В предисловии он особо выделил роль Крякутного в развитии воздухоплавания. Книга имела успех и достаточно широко разошлась в различных кругах, не только научных. Некоторые ее страницы в рамках культурного обмена даже экспонировались в Мюнхенском музее науки и техники.
Далее легенда о Крякутном начала всплывать в различных источниках: в первом томе «Нового энциклопедического словаря» издательства Брокгауза и Ефрона (1911, статья «Аэронавты»), в книге историка Виктора Виргинского «Рождение воздухоплавания» (1938), в повести Александра Волкова «Чудесный шар» (1940), в книге педагога и историка Виктора Данилевского «Русская техника» (1947 — первое издание, многократно переиздавалась), в биографии «Александр Можайский» за авторством Семена Вишенкова (1950) и т. д. В развернувшейся в конце 1940-х годов борьбе за русское первенство история о Крякутном пришлась очень кстати.
При этом первые сомнения в подлинности рукописи появилось еще в 1951-м, когда она поступила в рукописный отдел Библиотеки РАН. Тогда же вышла статья историка Бориса Никитовича Воробьёва «Рукопись А. И. Сулакадзева „О воздушном летании…“ как источник историографии по воздухоплаванию». Он описал бумаги как две тетрадочки по шесть листов в каждой, сшитые последними листами так, что получалась книжка-перевертыш. С одной стороны было написано о летании, с другой располагались «Хождения и путешествия россиян в разные страны света». Воробьёв первым отметил, что Сулакадзев часто использовал ссылки на первоисточники, чье существование не было доказано, и «Записки Боголепова», из которых якобы взята заметка о Крякутном, относятся именно к этой категории.
Та самая правка, внесённая историком Александром Родных в рукопись А. Сулакадзева
А в 1956 году появилась статья сотрудницы Пушкинского дома В. Ф. Покровской «Еще об одной рукописи А. Ф. Сулакадзева». Автор однозначно утверждает, что Сулакадзев славился не научным подходом к истории, а стремлением создать из предметов своей коллекции сенсацию: значительным источником его доходов была торговля рукописями и книгами. В тексте «О воздушном летании…» приведено много явно недостоверной информации. Чего стоит только пассаж: «992 года Тугарин Змеевич вышиною 3-х сажен, умел палить огнем. У Сафат реки замочило Тугарину крылья бумажные. Падает Тугарин со поднебеси. — Древние российские стихотворения, 1804 г.». Потому однозначной веры источнику быть не может, а достоверность полета Фурцеля (забудем о Крякутном) способно подтвердить только появление настоящих «Записок Боголепова».
Покровская полагала, что изменения внес сам Сулакадзев, но впоследствии эту версию признали маловероятной. Помимо «Фурцеля», в оригинальной рукописи содержалось еще одно исправление. В абзаце «1745 года из Москвы шел какой-то карачевец и делал змеи бумажные на шестинах, и прикрепил к петле. Под него сделал седалку и поднялся, но его стало кружить, и он упал, ушиб ногу и более не поднимался. — Из записок Боголепова» изначально было не «карачевец», а «кавказец».
Зачем Сулакадзеву понадобилось довольно грубо менять «крещеного немца Фурцеля» на «нерехтца Крякутного» (прикрепляя еще непонятное слово «фурвин», которое, по идее, означало как раз воздушный шар), а кавказца — на карачевца (карачаевца)? Скорее всего, незачем — для него тут не было разницы. А вот для Александра Родных, готовившего по мотивам рукописи заметку для журнала «Россия», это исправление имело немалое патриотическое значение. Превращение немца в уроженца Костромской губернии, а абстрактного кавказца в конкретного и более близкого для русских карачаевца вполне соответствовало патриотическим настроениям и было с радостью подхвачено борцами с космополитизмом полвека спустя.
Так что Жан-Франсуа Пилатр де Розье и маркиз Франсуа Лоран Д’Арланд по-прежнему остаются первыми воздухоплавателями-людьми (напомню: в самом первом полете пассажирами монгольфьера были баран, петух и утка). А Фурцель с Крякутным на пару — это не более чем занятный исторический курьез.
Глава 49
Трактор Блинова
Понятие «трактор» довольно расплывчатое. Если верить энциклопедии, то это «самодвижущаяся (гусеничная или колесная) машина, выполняющая сельскохозяйственные, дорожно-строительные, землеройные, транспортные и другие работы в агрегате с прицепными, навесными или стационарными машинами (орудиями)». При этом слово «трактор» образовано от track, что скорее намекает на гусеничную компоновку. Споры о том, кто изобрел машину такого типа, не утихают до сих пор. Так что да, в этой главе будет много, очень много сомнений.
Судьба Федора Абрамовича Блинова могла сложиться так же печально, как у десятков русских изобретателей-самоучек. Он бы ходил со своей идеей по меценатам, обивал бы пороги, а в итоге остался бы ни с чем и умер бы в нищете. Но Блинов, помимо технического склада ума, обладал финансовой жилкой и умением пахать как вол. Поэтому он, рожденный крепостным крестьянином, закончил жизнь владельцем крупного машиностроительного завода, а его сын продолжил дело отца, открыв в Балакове «Фабрику нефтяных двигателей и пожарных насосов „Благословение“ П. Ф. Блинова».
А еще Федор Блинов в 1880-х годах изобрел трактор. Или не трактор. Или не изобрел.
Предтечи тракторостроения
Еще в 1770-х англо-ирландский изобретатель Ричард Лоуэлл Эджуорт описал примитивный гусеничный движитель, позволяющий преодолевать бездорожье. Но в эпоху пара такая система оказалась явно преждевременной: машины тогда весили очень много, а единственным мобильным агрегатом на пару была телега Кюньо. Впоследствии к идее возвращались несколько раз — польский математик Юзеф Вроньский, английский инженер-аэронавт Джордж Кейли, русский офицер Дмитрий Загряжский. Но никто из них не смог построить гусеничную машину в полном размере.
Дмитрия Андреевича Загряжского я отмечу отдельно. Он получил привилегию на «экипаж с подвижными колеями» в 1837 году. Гусеница Загряжского была крайне проста: опорный каток и шестигранное направляющее колесо, — но причина этого крылась не в примитивности мышления, а скорее в необходимости адаптировать гусеничный ход под гужевую тягу. Пошлина за получение привилегии была сумасшедшей, 1200 рублей, и после окончания срока действия документа Загряжский его не продлял. Он так и не успел построить свой движитель в железе. Но уж если и считать кого-то из русских первопроходцем в области гусеничного хода, то именно Дмитрия Андреевича.
