Придумываемое им – ненастоящее, но он – настоящий. Его лукавое перо вводит в заблуждение читателя, но каждая неправда пера подчеркивает правду пишущего, сидящего в эту минуту за столом и выводящего на бумаге именно эти буквы.
Слишком много человеческого проступает сквозь иронию. Слишком явно слышатся в разговоре с книгопродавцем обиды от непризнания, слишком плохо запрятана горечь зависти в безразличие к литературному успеху и в издевку над удачливыми писателями.
Слишком часто останавливается герой перед чужими окнами, перед чужой жизнью, наполненной заботами о быте, о семье. Приглядывается, прислушивается.
А еще тоска по ребенку.
По воспоминаниям бывших учеников Лизы, Вальзер их сторонился, не знал, как себя с ними вести. Неумение обращаться с детьми в жизни компенсируется восторгами по поводу каждого встреченного ребенка в его текстах.
И слишком живая боль прорывается в конце “Прогулки”, когда герой сокрушается, что сделал неправильный выбор и дал любимой девушке уехать, не остановил ее, не удержал в своей жизни.
Отказ от простого человеческого счастья предопределен. В выборе между искусством и женщиной – нет выбора. В ранней прозе Вальзера “Художник” герой расстается со своей любимой, чтобы не потерять искусство. “Я ее забуду, я забуду все. Я ужасно хотел бы верить в то, что меня гонит отсюда не искусство, но, положа руку на сердце, я думаю, что это именно оно”.
Но человек не может без ласки. В “Прогулке” одиночество, тоска по ласке с приближением к концу начинают переполнять текст до краев. Герой спасается природой. Ведь никто не приласкает, кроме ветра и листвы, никто не прикоснется к плечу, кроме тени от дерева. Природа – это мир без людей, другая сторона одиночества.
В прозе Вальзера достоверно главное описание – описание одиночества творца.
Ключ к “Прогулке” – Томцак.
“…Мне навстречу вышел человек, чудовище, огромный урод, от которого потемнело на улице, зловещий тип, необъятный ввысь и вширь, которого я, к несчастью, слишком хорошо знал, существо страннее странного, короче, великан
Томцак”.
Томцак появляется ниоткуда, перегораживает дорогу и делает продолжение прогулки невозможным.
“Не правда ли, любезный читатель, уже в самом имени звучит что-то ужасное и мрачное”. Tomzack – звукопись. Zack! – немецкоязычная передача звука от удара тесака в лавке мясника. Цак!
Кто это? Или что? Почему это видение парализует гуляющего?
“Его скорбный зловещий вид, вся его трагичная кошмарная сущность привели меня в ужас, вмиг лишили чудесных светлых надежд и прогнали веселье и радость. Томцак!”
Они знакомы. И даже слишком хорошо знают друг друга. Но что их связывает?
“Рядом с ним я казался себе карликом или жалким слабым ребенком. Этот великан мог бы растоптать или раздавить меня с величайшей легкостью. Ах, я знал, кто он!”
Конечно, они знакомы и даже слишком хорошо. Невозможно не знать самого себя.
Встреча с Томцаком – встреча с собственным страхом. Он может перегородить дорогу и сделать светлый день тьмою где угодно и когда угодно.
Это не страх смерти. Писатель не боится смерти – она его подмастерье. Его настоящий страх – перестать писать. Страх, что слова больше не придут, оставят его навсегда. Томцак – это жизнь без писания, без творчества, без смысла. Тьма.
Томцак – это весть из пустоты. Из бессловия.
Томцак – его будущее. Предчувствие надвигающегося. Осознание грядущей тьмы.
Томцак – это он сам, но по ту сторону.
Томцак все время приходит за ним, чтобы забрать его, заключить в свои объятия. И единственная возможность освободиться – писать.
Томцак отступает, когда перо продолжает свою прогулку.
Иногда кажется, что “Прогулка” – о счастье. О счастье творить.
“Будущее поблекло и прошлое рассеялось. Мгновение пылало и заполняло своим пламенем весь мир, и я пылал в этом мгновении. <…> Я больше не был самим собой, кем-то другим, и только благодаря этому снова ощутил себя по-настоящему самим собой”. В этой сцене – пик рассказа. Эйфория творчества, растворение пишущего во всем описываемом. Я ощущает себя самим собой. Единение с только что сотворенным мирозданием. Пронзительные моменты счастья, знакомые каждому творцу. Ощущение левитации. Тот самый трепет, ради которого живут книгами, музыкой, красками.
Куда ведет пишущего прогулка? Никуда. К самому себе.
Прогулка заканчивается там, где началась. Фиктивный герой отправляется в свою каморку, где его не ждет никто, кроме призраков, голосов, которые будут преследовать Вальзера всю долгую оставшуюся жизнь. Реальная “Прогулка” заканчивается точкой на белом поле.
Возвращение в неписание, во тьму несуществования.
Вернуться домой – значит вернуться в ненаписанное, в неописываемое, в неподвластное языку – в недом.
Цель прогулки в том, чтобы оттянуть этот момент возвращения в никуда. И перо знает об этом с самого начала. Поэтому текст никуда не торопится, действие затягивается, а герой без конца заговаривается, захлебывается речью. Говорение как заговор. Как знахарь заговаривает зубную боль, так Я “Прогулки” заговаривает неотвратимое возвращение туда, где поджидают объятия Томцака. Цель писания – не останавливаться, не ставить последнюю точку. Это единственная возможность не стать Томцаком.
Концовка “Прогулки” переворачивает весь текст и освещает смыслом. Прогулка – жизненный путь, пройденный в знании о необходимости последней точки, в понимании и в смирении перед тьмой белого поля. “Прогулка” – о борьбе с Томцаком и о признании поражения. Любая прогулка и любые слова рано или поздно должны закончиться. Перо не может бежать по бумаге вечно. Это текст о смирении.
Голоса, которые будут упоминаться в истории болезни Вальзера многие годы до самого конца, стали впервые появляться по ночам в бильские годы.
Кто-то его зовет из темноты в комнатке под крышей “Голубого креста”.
Мать?
Может быть отец, умерший тут же, в Биле в феврале 14-го года? Адольф Вальзер родился в семье, где было пятнадцать детей. У него самого было восемь. Ни у одного из братьев и сестер Роберта детей не будет.
Брат Эрнст? В то самое время, когда создается “Прогулка”, происходит трагедия с Эрнстом Вальзером, учителем средней школы и талантливым пианистом. Призванный в армию, он пытается защитить свое человеческое достоинство от унижений начальства и попадает под арест. Эрнст убегает из военной тюрьмы, его ловят и сажают в психиатрическую лечебницу. Там ему ставят диагноз шизофрения. 17 ноября 1916 года Эрнст умирает в клинике Вальдау под Берном. Это место еще сыграет свою роль в судьбе Роберта.
Другой брат, Герман? Старший брат, профессор географии Бернского университета, кончает с собой 1 мая 1919 года.
