– Понимаешь, – кричал он так, что все в баре на нас оборачивались, – у меня дороже моей Яночки ничего на свете нет! Я за нее любого убью! Пусть только кто ее пальцем тронет! Я для нее все буду делать! Сам мерзавцем стану! Говно буду жрать! Но это ради нее, понимаешь, ради моей Зайки!
Еще доверительно на ухо сообщил, что обеспечил жене и дочке будущее в Швейцарии, если что-то с ним произойдет.
– Мало ли что, – объяснял он. – Всякое ведь может случиться. А я все так сделал, что Яночка тут вырастет. У вас. Среди цветочков и шоколада. Все обеспечено!
Совсем пьяным он стал признаваться, что его хотят убить.
– Понимаешь, меня заказали! И я это знаю! И знаю кто!
Кажется, он уже не очень понимал, где находится и с кем говорит, только пьяно рычал:
– А я им так просто не дамся! Зубами буду за жизнь хвататься, понял? Зубами!
Мы вышли с ним из бара на улицу проветриться и спустились к озеру.
Стояли на набережной, гор не было видно в тумане, и казалось, что мы стоим на берегу моря.
Ковалев орал на весь ночной Леман:
– Заказали?! Кого? Меня?! Да я сам кого хочешь закажу!
Он даже порывался искупаться. Я пытался его урезонить, мол, искупаться в Лемане и завтра можно.
Ковалев ревел в ответ:
– Да может, твоего Лемана завтра уже не будет!
Я усмехнулся:
– Да куда ж он денется?
Он махнул на меня рукой:
– Ни хрена ты не понимаешь! – и побрел нетвердыми шагами к отелю.
А я еще какое-то время ходил по набережной. Я чувствовал, что пьян, что разговариваю сам с собой. Редкие поздние прохожие на меня оборачивались. Я говорил себе:
– А если с тобой что-то случится? Вот он обеспечил свою жену и ребенка, а ты – нет. Ты его презираешь, а чем ты лучше его?
И вдруг я очень остро почувствовал, что завтра озера может не быть.
Мы прощались на следующий день утром, я пришел в “Монтрё-Палас” после завтрака. Ковалев выглядел помятым, с красными мутными глазами. Посмотрел на меня тяжелым неприятным взглядом.
– Я, может, вчера сболтнул что-то лишнее – забудь! Ясно?
Я кивнул.
Чаевые, которые я получил от Ковалева, были королевскими. В хорошем кино я должен был бы оставить деньги ему на столе и гордо уйти. Но мы были не в кино.
С Ириной мы попрощались почти по-дружески, а Яночка просто повисла на мне и не хотела отпускать.
Больше мы не виделись.
На день рождения моя жена разворачивала коробки с подарками, и мне было очень нужно слышать ее счастливый смех и видеть, как улыбается в кроватке наш сын.
Важно ведь лишь то, что у тебя есть самые дорогие люди на свете, а все остальное не имеет никакого значения.
Пару месяцев спустя я, как обычно, утром сел за компьютер и в новостях наткнулся на знакомую фамилию. Сообщалось, что одного из руководителей известного банка Ковалева застрелили на улице прямо у его дома. Обычные московские новости того времени. Проверил, выскочила фотография со знакомым лицом.
Запомнилось, что киллер поджидал у подъезда и еще сделал контрольный выстрел в голову – это увидели соседи в окно.
Не знаю, что стало с его женой и дочкой. Столько лет прошло. Яночка теперь, должно быть, уже совсем большая. Интересно, что с ней сейчас? Кем стала? Как сложилась ее жизнь после гибели отца? Ведь она выросла где-то здесь, в Швейцарии.
А вдруг, Яночка, ты сейчас читаешь эти строчки? Чего ведь только в жизни не бывает…
Интересно, что у тебя осталось в памяти от той нашей поездки? Может, вообще стерлось все, кроме пони? Как там Пинга? Его, наверно, давным-давно нет на свете.
И что ты помнишь об отце?
Он бы тебе сам потом рассказал про наш институт и про все остальное. И почему его заказали. Или не рассказал бы.
Ты знаешь, важно лишь то, что был человек, для которого ты являлась самым дорогим существом на свете. Все остальное не имеет никакого значения.
А еще скажи, ты помнишь ту кляксу?
2012
Кастрюля и звездопад
Всю зиму я мечтал, как проведу лето в Валлисе и буду каждый день шастать по горам. Склонившись над картой, планировал разные маршруты, чтобы рано утром уходить в горы на целый день и возвращаться вечером – усталым и счастливым.
А потом пришло лето, и я загремел в больницу. Двусторонняя грыжа. После операции не обошлось без осложнения – воспаление, температура, антибиотики. Как только сняли швы, приехал в Бренчен. Но о всех моих чудесных планах пришлось забыть. Никаких многочасовых прогулок по горам. Первые дни выползал только, чтобы посидеть за столом на лужайке перед шале. Смотрел на Вайсхорн.
Эти горы вокруг были описаны уже столько раз, что казались цитатами, которые вдруг прорывались из облаков.
Ко мне обещал приехать на пару дней мой сын, и вот я наблюдал, как долина Роны в сумерках меняла цвет, будто натягивала сиреневый чулок, и так хотелось смотреть на это не одному, а вместе с ним.
Но ему все было некогда.
А я ждал его и стал уже понемногу гулять, уходил с каждым днем все дальше от деревни – по дорожке в сторону Лейкербада, и каждый раз представлял себе, как мы пойдем тут с ним вместе. Я плелся не торопясь, часто останавливаясь. Швы нестерпимо чесались и хотелось сковырнуть пластырь и разодрать ногтями шрамы.
Потом я получил от сына мейл, в котором он сообщал, что уже едет ко мне. И в конце своего короткого послания он задавал загадку: представь себе такую кастрюлю, в которою может поместиться все, что угодно, – и курица, и целый бык, и дом, и весь земной шар, и вся вселенная. Что все-таки никак не сможет поместиться в этой кастрюле?
Сейчас объясню, в чем тут дело. С его мамой мы разошлись, когда ему было семь. И я стал приходящим отцом. А потом и прилетающим. И наверно, так было лучше для всех и для него в первую очередь. Когда мы с его мамой ругались, унизительно и глупо – с битьем посуды и хлопаньем дверями, – он не плакал, а сжав кулачки бросался то на нее, то на меня. И так жить было нельзя. И очень хорошо для нас, и сына, и меня, что я ушел из дома. Потому что, если бы мы продолжали жить вместе, то я бы только кричал на него: поставь ботинки на место! Или: делай уроки! Или: отстань, не мешай, разве ты не видишь, что я пишу! А так в наши встречи я был только с ним, только для него одного, и никогда не сказал: отстань, ты мне мешаешь! Ни одного раза. Уже только из-за этого стоило тогда уйти из дома.
А когда мы не виделись, то писали друг другу письма. Про все на свете. Я придумывал для него разные шарады, кроссворды, загадки. И он тоже задавал в каждом письме каверзные вопросы, вроде: если пар легче воды, то почему лед не тяжелее воды, а легче?
