– Девушки! Вы в этом доме живете? Не подскажете, как Римму найти? Римму Арефьеву?
– Римму? – оглянулась одна из «девушек». – Римма в четвертой квартире…
– Спасибо!
– Да не за что…
Марта, едва сдерживая ликование, зашла в подъезд, тоже угрожающе обшарпанный, с глубокими трещинами на стенах. Пахло кошками и хлоркой. По коридору налево – четвертая квартира. Марта нажала на звонок.
Дверь распахнулась – перед Мартой стояла очень немолодая полная женщина в цветастом халате, с жидкими, слипшимися на голове волосами.
– Вы Римма? Римма Арефьева?
– Ну да… А что? Вы ко мне?
– Да. Можно? Я насчет Олега…
– Какого Олега?
– Олега Арефьева…
– Умер?! – вскрикнула женщина и прижала полные руки к груди.
– Кто?
– Олежка!
– Нет-нет, что вы…
– Господи, надо ж так пугать… Ладно, заходите. – Римма впустила Марту, зашаркала вслед за ней в комнату. – А я сына жду. Он в Москве работает. Мотается туда-сюда… А что – Олег? Что случилось? Сюда садитесь…
– Спасибо. – Марта села на деревянный табурет, огляделась – один в один ее комната в Грязищах. Бедность на грани нищеты. – Меня Мартой зовут. Я… я вторая жена Олега.
В лице женщины что-то дрогнуло. Потом Римма произнесла с тоскливой улыбкой, обнажившей железные зубы:
– Олег – хороший мужик. Добрый…
– Знаю. У него сейчас третья жена.
– Дети-то есть?
– У меня? Нет. У Олега – пятилетний сын, от третьей жены…
– А от меня что надо?
– Ничего. Я просто… Поговорить хотелось. Грустно мне, а поговорить не с кем. Олег рассказывал о вас много хорошего… – Марта лгала. То есть не совсем лгала – Олег не рассказывал о Римме ни плохого, ни хорошего. Упомянул о своей прошлой жизни как-то раз – и все. Марта сейчас следовала советам Ивана. Людей надо хвалить – и тогда получишь желаемое.
– Да, Олежек, он хороший… Добрый, – вздохнула Римма. – Очень добрый. Как же вы его упустили-то? Такая красавица… Прям фотомодель! – Женщина говорила это без всякой зависти, просто констатировала факт. – Я представляю, как его третья жена выглядит! Наверное, как эта… мисс Мира!
Марта промокнула платочком возле глаз и тем еще больше пробудила словоохотливость у своей собеседницы.
– …я-то знала, что со мной он недолго проживет. Я ему не парой была! Ох, не парой…
– Почему? – вырвалось у Марты.
– Да вы на меня посмотрите… Я никогда красавицей не была. И потом, старше его на десять лет… С ребенком опять же! Я Олежика сама отпустила. Год пожили, а потом я его отпустила… Я ж не злыдня какая. Целый год счастья он мне подарил! А тут все одно к одному… Ну, я и говорю – иди, милый, не держу тебя.
Марта насторожилась, шмыгнула носом и спросила надрывным голосом, словно увлекшись «задушевной» беседой:
– Да что – «одно к одному»?
– Он паспорт потерял, – охотно сообщила Римма. – То ли украли его у него, то ли потерял… Скорее украли. Олег новый сделал, а в новый почему-то меня забыли вписать. Ну, что я жена его, Олежкина.
– И… что?
– Ну, что… Получился он вроде как холостой. Новый паспорт-то чистый! Считай, делать ничего не надо – сама судьба нас развела!
Марта судорожно переваривала эту информацию.
– То есть… вы официально не разводились, Римма?
– А зачем? У меня-то, конечно, до сих пор штамп в паспорте… Но мне без разницы. Мне от него ничего не надо, от Олежки-то… Светлая он душа. Голубь! Пусть летит, куда хочет…
«Олег официально не развелся с первой женой… Господи, господи! Только что это значит?!»
– Ежели вы его увидите случайно, так передайте – я ему счастья желаю и любви. Он счастлив – и я счастлива…
– То есть вы, Римма, после Олега больше замуж не стремились? – спросила Марта.
– Ой, ну кто меня возьмет-то… – махнув рукой, с печальной иронией засмеялась Римма.
– Почему вы так говорите? – вдруг сурово спросила Марта. От возмущения она даже сбилась с темы. – Вы очень интересная женщина.
– Я?! Я уродина и инвалид, у меня ноги…
– Кто вам сказал, что вы уродина?
– Ну так с детства…
– Некрасивых женщин нет, – низким, грозным голосом заявила Марта.
– Ну, вам-то легко говорить… – Римма по-прежнему была – само добродушие. Мартин рык ее ничуть не обидел. – Вы – красавица…
– Я?! – Марта порылась в своей сумочке и достала свое старое фото. – Вот, гляньте…
На фото была она, Марта, месяц назад. Чучело гороховое в растянутом свитере, с одутловатым ненакрашенным лицом и паклеобразным пучком волос, съехавшим на одно ухо. В том самом парадном голубом лапсердаке, который теперь казался ей образцом уродства (выброшен на помойку и предварительно изрезан – чтобы даже бомжи не покусились на него). Фото сделали на дне рождения Раисы Петровны, и сегодня Раиса Петровна после обеда торжественно передала снимок Марте: «Вот, Марточка, посмотри, как ты совсем недавно чудесно выглядела, не то что сейчас…» О лицемеры!..
– Это вы? – недоверчиво прищурилась Римма, разглядывая снимок.
– Я! Я была такой… А потом заставила себя измениться… И вы можете измениться! – страстно произнесла Марта, окончательно забыв о том, с какой целью явилась сюда.
– Да ну… Я не могу… – робко упиралась Римма.
– Можете.
– Да ну… Как?
– Откровенно? Не обидитесь?
– Да уж постараюсь…
– Перестаньте себя считать некрасивой. Некрасивых женщин нет. Если женщина некрасива – значит, она по какой-то причине НЕ ХОЧЕТ быть красивой.
– Да ну… – все тянула Римма. – Все хотят быть красивыми!
– Нет. И знаете, почему? – сурово спросила Марта. – Потому что некрасивой быть просто. Сил тратится меньше, можно все свои неудачи списать на счет неудачной внешности… Можно ничего не делать: я же некрасивая! Все равно у меня ничего не получится!
– У меня ноги… Я и хожу-то с трудом… – жалобно ныла Римма.
– Потому что НЕ ХОТИТЕ никуда ходить! – рявкнула Марта. – Я где-то читала, что все наши болезни – от головы… Психосоматика, словом. Причина – в голове! Вы хотели запереть себя в четырех стенах? И у вас это получилось!
– У меня нет денег… На красоту-то деньги нужны! – упиралась Римма. – Я вот инвалид, на одну пенсию живу…
– А раньше? Раньше, в юности, чем себя оправдывали? Что работы много? Что ребенка одна тянете? Что жизнь тяжелая? Так?!
Римма молчала, глядя на Марту кроткими, испуганными глазами. «Что же я делаю? – с ужасом подумала Марта. – Вместо того чтобы хвалить, я эту Римму песочу… Я ничего не узнаю об Олеге и… и эту бедную женщину расстрою. Я не имею права вмешиваться в чужую жизнь, копаться в чужой душе…»
