Эндрю Коллир, подчеркивая противоречивость идей и деятельности Лэйнга, отмечает, что при обращении к его фигуре «в конце концов, нужно выбрать, чего мы хотим от Лэйнга»
[488]. Эту же мысль высказывает М. Томпсон, который задается вопросом:
Что мы можем сказать о человеке, который имел власть над миром и одновременно презирал славу и даже почитателей, которые ему дарили ее, о человеке, который одновременно и добивался известности и сторонился ее? <…> Лэйнг продолжает быть тайной, покрытой мраком. Даже его самые близкие друзья приходили в замешательство от его крайне противоречивого характера. Способный к необычайной теплоте и чувствительности – что и лежало в основании его экстраординарного клинического успеха, – Лэйнг был крайне провокационен, он наслаждался разрушением своей благочестивой репутации, что иногда приводило к разрушительному эффекту
[489].
Лэйнг одновременно был всем тем, что о нем говорили, и ничем из этого. «Лэйнг, – отмечает Л. Кларк, – всегда оставался чужаком по отношению к своей первой семье, разумеется, к психоанализу (к которому он относился очень противоречиво), к медицинскому истеблишменту, который, в конце концов, исключил его из своих рядов»
[490]. «Одного-единственного Лэйнга никогда не существовало. Его „я“ было раздроблено, как ни у кого другого»
[491], – подчеркивает Дж. Клэй. Но, несмотря на всю свою раздвоенность и способность вмещать в себя противоречия, Лэйнг был целен, и эта цельность – одна из черт, которая выделяла его и придавала ему шарм и привлекательность. Джон Хитон, его сотоварищ по Филадельфийской ассоциации, вспоминает:
Уже при первой встрече с Ронни меня поразил его стиль; он выделялся из-за его совершенно уникального стиля бытия. Это было связано не просто с манерой одеваться, музыкой, которую он любил, его речью, тем, как он выглядел, и его циничным и порой безжалостным юмором; скорее, его стиль выражал что-то очень важное
[492].
Психиатр-маргинал и классик психиатрии
Лэйнг был психиатром. Он был врачом по образованию, проходил специализацию по психиатрии, несколько лет работал в психиатрических больницах и, что самое главное, всю жизнь говорил о проблемах психической патологии.
Вне зависимости от отношения к его идеям, он был известен психиатрам и врачам по всему миру и, так или иначе, стал классиком. Говоря о себе как о фигуре науки, сам Лэйнг отмечал:
Я стал именем, известным любому интеллигентному человеку, любой читающий образованный человек, по крайней мере, что-либо слышал об Р. Д. Лэйнге, может быть, читал «Разделенное Я», «Узелки», «Политику переживания» или «Мудрость, безумие и глупость», что-то из этого. Они используются в различных областях: на филологических и философских факультетах, в социологии и антропологии, а также в психиатрии, – по крайней мере, я мог бы стать экзаменационным вопросом
[493].
И надо признать, что как глава учебников и экзаменационный вопрос Лэйнг уже представлен в ряде курсов и дисциплин. Его часто ставят в ряд экзистенциально-феноменологических психиатров или гуманистических психологов, хотя последнему соседству, как уже отмечалось, сам он не радовался.
Лэйнгу была свойственная погруженность в психиатрическую традицию. Он блестяще знал работы классиков и демонстрировал знакомство с передовыми исследованиями. В своих работах, причем во все периоды творчества он показывает, что хорошо представляет то, о чем говорит. Мы встречаем у него ссылки на Крепелина и Блейлера, Ясперса и многих других. Уж что-что, а назвать Лэйнга человеком, не знающим истории своей науки, критиком-негативистом, нельзя. Он критикует, прекрасно зная кухню и предысторию.
Надо отметить, что Лэйнг был психиатром во многих смыслах этого слова: он был самобытным психиатром-теоретиком, интересным и смелым психиатром-исследователем и искусным психиатром-практиком. Во всех этих ипостасях Лэйнг внес немалый вклад в то дело, которым он занимался.
Как теоретик Лэйнг стал тем, кто познакомил британскую психиатрию с актуальными европейскими направлениями или же адаптировал для психиатрии новейшие достижения философской мысли. В «Разделенном Я» он представил экзистенциально-феноменологическую психиатрию, причем, не просто изложив идеи ее представителей, а передав дух традиции, которую в числе первых принес англоговорящему миру. Это было в конце 1950-х гг. В начале 1960-х, сразу же после выхода «Критики диалектического разума» и после ее прочтения, он переносит идеи Сартра в психиатрию и развивает своеобразную критическую теорию семьи, привлекая вдобавок передовые разработки американских антропологов и психологов. В «Политике семьи» и статьях и выступлениях того времени он увлекается идеями картографии и стремится представить карту семейных отношений.
Как подчеркивает Кирк Шнайдер, Лэйнг привнес в психиатрию три важнейших нововведения. Он заговорил о том, что: 1) шизофрения является гораздо большим, чем биохимическая реакция, 2) она имеет существенное значение для целого спектра проявлений социальной жизни, и 3) она представляет собой потенциальный прорыв
[494]. Надо признать, что во всех этих обозначенных Шнайдером нововведениях просматривается основная тенденция творчества Лэйнга: всеми своими работами он выводит проблему психического заболевания из узкого пространства психиатрии в широкое поле гуманитарной рефлексии. При том, что по образованию и по своей практике Лэйнг всегда был психиатром, его теоретическая концепция не является исключительно психиатрической.
Так уж вышло, что всю свою жизнь Лэйнг симпатизировал экзистенциально-феноменологической традиции. Его подход в чем-то можно описать как герменевтический и поставить его в ряд с герменевтикой Карла Ясперса. Так же, как Ясперс, он противопоставлял свой метод естественно-научному и говорил о необходимости понимания. Гевин Миллер настаивает на том, что метод Лэйнга был во многом не внутриличностным, а социальным и историческим. На его взгляд, Лэйнг использовал в своей практической и исследовательской работе две разновидности понимания: 1) фактическое, актуальное, позволяющее понять речь и поведение шизофреников, и 2) объяснительное, генетическое, позволяющее рассмотреть безумие как возможный ответ на специфический социальный контекст
[495].
