Поиски
Путешествие на Восток
Итак, вернемся к началу 1970-х. В 1970 г. Кингсли Холл был окончательно закрыт. Его обитатели переместились в «Archway Community», устроенную на северо-западе Лондона, неподалеку от того места, где тогда вместе с Юттой жил Лэйнг. Во главе этой коммуны стал американский врач и знакомый Джозефа Берка по военно-медицинской школе Леон Редлер. Сам Джозеф Берк организовал свою собственную коммуну – «Arbours». Свою коммуну основал и живший в Кингсли Холле Мортон Шатцман. Ни в одной из них Лэйнгу не было места.
Филадельфийская ассоциация продолжала развивать свою деятельность. Вместо ушедших в самостоятельное плавание старых друзей Лэйнга появились новые. В ядро организации тогда входили Лэйнг, Леон Редлер, Сидни Брискин, Джон Хитон, шотландский врач Хью Кроуфорд и юрист Пол Зил. К ассоциации также были причастны кембриджские почитатели Лэйнга Крис и Хайя Оуки, друг Джозефа Берка и Леона Редлера Джером Лисс и другие. Все они, в особенности Лэйнг и Брискин, столкнулись с необходимостью преодоления отрицательной реакции общественности и профессионального сообщества на закрытие Кингсли Холла. К тому же, у Филадельфийской ассоциации были проблемы с финансами: их отчаянно не хватало. К декабрю 1970 г. Филадельфийская ассоциация наконец-то определилась с направленностью. Она стала представлять себя как благотворительная организация, осуществляющая лечение и образование нетрадиционными методами. Постепенно она лицензировала свои образовательные программы, стала набирать платных студентов, проводить публичные лекции и семинары.
Лэйнг по-прежнему был популярен. Однако, несмотря на то что его друзья были теперь самостоятельными и развивали собственные проекты, им не удавалось приблизиться к его известности. В январе 1971 г. в популярном американском журнале «Atlantic» появляется статья почти в пятнадцать тысяч слов под ярким заголовком «Кто безумен? Кто нормален? – Р. Д. Лэйнг: в поисках новой психиатрии». Обложку украшал портрет Лэйнга. Статья была написана Джеймсом Гордоном, выпускником военно-медицинской школы Гарварда, а тогда главным психиатром Медицинского колледжа Альберта Эйнштейна, и представляла обзор идей и деятельности Лэйнга начиная с выхода «Разделенного Я».
Лэйнг постепенно отходит от критики современности и обращается к «вечным» темам. Начало семидесятых связано для него с продолжением мистической линии и обращением к религиозности.
18 марта 1970 г. Лэйнг участвует в цикле радиопередач ВВС «Есть ли будущее у религиозной веры?». Интервью с Лэйнгом называлось «Религиозная чувствительность». В нем он рассказывает о своем отношении к религии, размышляет о роли религии в обществе и жизни каждого человека и пытается заглянуть в будущее и сказать, что же ждет религию. Большую часть беседы Лэйнг разъясняет, почему он принадлежит к тем, кто относится к религии со всей серьезностью:
Я развивался, говоря о теологическом развитии, в XIX веке: в пространстве шотландских пресвитериан, разъедаемом материализмом, научным рационализмом и гуманизмом XIX века… Я был свидетелем, а позднее и участником длительных споров о существовании или несуществовании Бога… Я отчетливо помню, как был поражен, когда лет в восемнадцать впервые встретил сверстников, которые никогда не открывали Библии
[391].
Он вспоминает, что его однокурсники смотрели на него как на «какого-то варвара-идеалиста… показывающего в спорах узнаваемые формы первобытного мышления»
[392]. Такое религиозное воспитание, на взгляд Лэйнга, неизменно ведет к тому, что воспитанный в религиозном духе человек так или иначе всегда будет стремиться к поиску пути наиболее верного формулирования религиозных суждений. Более того, религиозный опыт можно лишь пережить, и если человек не был воспитан в религиозном духе, он никогда так и не сможет понять религиозных метафор, того, о чем говорят, когда говорят о религии.
На основании личного опыта и такого представления о религии Лэйнг говорит о том, что будущее религии зависит от двух факторов: воспитания и опыта детства, а также определения форм выражения истины, т. е. фактически форм ее переживания. Религиозные верования, на взгляд Лэйнга, имеют определенную форму, люди наполняют эту форму значением, т. е. относятся к ней как к значимой. Религиозная вера, в свою очередь, прививается через воспитание, и то, будет ли ребенок признавать приоритетной эту форму, зависит от того, как он был воспитан. Форма религиозных верований фиксирует невыразимую и внекоммуникационную истину, поэтому верования сохраняются лишь в том случае, если есть люди, которые, во многом в силу своего воспитания, не могут заменить эту форму никакой другой.
В этом интервью Лэйнг останавливается и на понятии метанойи как возможности установления связи между теологическими верованиями и реальной жизнью человека. Причем связывает ее все с тем же религиозным воспитанием:
Если вы не приучены относиться к религиозным суждениям серьезно, это сделать практически невозможно, за исключением пути радикального преобразования всего сознания, что в Новом Завете описывается как метанойя, как фундаментальное изменение сознания. Иначе единственным отношением к положениям религии будет натуралистическая позиция, в рамках которой эти положения сравниваются и классифицируются так же, как можно сравнивать и классифицировать растения, бабочек, муравьев и другие виды животных
[393].
Сам Лэйнг тогда как раз и находится на пути к такому радикальному преобразованию. Он устает от множества проектов и конференций, в предшествующие два года все словно свалилось на него: он руководил Кингсли Холлом, несколько раз в месяц выступал с докладами, давал радио– и телеинтервью, продолжал частную практику на Уимпол-стрит и растил грудного ребенка – Ютта родила ему сына Адама. Он крутился, словно белка в колесе, и жутко уставал:
Мне снилось, будто я за рулем автомобиля, что я несусь на большой скорости, из окна ничего не видно, а тормоза не работают, будто я несусь дальше и думаю, что неплохо бы было придумать, как остановиться. Я ехал быстро, но я не видел, куда направляюсь, и не знал, как затормозить. По-видимому, это было знаком того, что нужно остановиться и годик отдохнуть
[394].
В конце 1970 г. он задумывает отправиться на Восток. В 1973 г. в интервью французскому еженедельнику «L’Express» он вспоминал:
Это был проект, который я вынашивал в течение нескольких лет. Я не хотел уезжать, пока эксперимент, проходящий в Кингсли Холле, не укрепится. <…> Повторюсь, Восток стал для меня лучшим местом, куда я убежал от всего этого, причем не просто в физическом, но и в духовном смысле. Мне казалось, что так я смогу расслабиться: я сбежал из социальной системы, которой принадлежал, в систему, где на мне не было никакой ответственности, где моя включенность была минимальной
[395].
