— Нехорошо художнику жениться. Если служить музе — то уж ей одной, остальное надо приносить в жертву… Еще несчастный брак может способствовать развитию таланта, а вот уж счастливый никуда не годится!
«Хорошо пахнущая» Зинаида была необходима как воздух, но вдруг Тургенев прав и счастливый брак убьет его талант? Тургенев подлил масла в огонь:
— Я, например, вообще не понимаю любви к девушке — я люблю больше женщину замужнюю, опытную, свободную, которая может легче располагать собою и своими страстями… А с вашей внешностью вы могли бы сводить с ума многих женщин, что гораздо лучше было бы для вашего таланта!
Тургенев отрицательно относился к браку. Был момент в его жизни, когда женитьба могла бы состояться. Речь идет о Татьяне Бакуниной, сестре знаменитого теоретика анархизма. Иван Сергеевич, несомненно, был влюблен в нее (именно это чувство продержало его душевно несколько лет рядом с Татьяной — вплоть до встречи с Полиной Виардо), но так же несомненно, что он несколько отстраненно относился к этим сложным многолетним отношениям и мысль о семейных узах его не посещала. «С ранних лет невзлюбил Тургенев брак, семью, „основы“, — отмечал в биографии Ивана Сергеевича другой известный русский писатель — Борис Зайцев. — <…> Во всех противоречиях его облика есть одна горестно-мудрая, но последовательная черта: одиночество, „не-семейственность“»
[59]. Даже единственная дочь Тургенева родилась вне брака, от его связи с дворовой девушкой. Так что намерение Леонтьева жениться не могло встретить у Ивана Сергеевича поддержки.
Полученные от Тургенева 100 рублей (казавшиеся студенту большими деньгами) ждали своего применения. С одной стороны, Леонтьев тогда ни в чем особенно не нуждался, с другой — карманных денег у него почти не бывало, и тургеневской ссуде он искренно обрадовался. Как потратить деньги? Пораскинув умом, Константин решил навестить Тургенева в его орловском имении, чтобы иметь возможность поговорить с ним «на свободе», не спеша. Мысль эта настолько завладела им, что на Святки, в январе 1853 года, он отправился в тургеневское имение Спасское-Лутовиново без предупреждения. С собою Константин прихватил рукопись законченной повести о соперничестве двух немцев.
Липовые аллеи, ведущие к родовому поместью Тургенева, и старинный парк были по-зимнему голы и грустны, замерзшие пруды заметены снегом. В большом, изогнутом подковой доме, уставленном ампирной мебелью, жил управляющий имением со своей большой семьей. Сам Иван Сергеевич разместился в одноэтажном флигеле. Тургенев отбывал в Спасском ссылку, находился под надзором полиции после публикации статьи на смерть Гоголя и не мог выезжать за пределы Орловской губернии. Приезд Леонтьева стал для него неожиданностью, но принял он гостя радушно. Леонтьева поселили в том же флигеле, в комнате с окнами в зимний сад; повар у Тургенева был «порядочный» (Иван Сергеевич ценил хорошую кухню); по вечерам семья управляющего поила Леонтьева и Тургенева душистым чаем.
Четыре дня в Спасском пролетели незаметно. Константин отдал своих «Немцев» Тургеневу, и тому повесть понравилась. Внеся некоторую правку в текст, Иван Сергеевич отослал рукопись Краевскому, а в письме Анненкову назвал ее «необыкновенно замечательной повестью»
[60]. Тургенев был щедр душой и «протежировал» Леонтьеву искренне.
Леонтьев ждал публичного признания своего таланта. Тургенев же, судя по воспоминаниям Константина Николаевича, призывал его не торопиться, работать над каждой вещью в полную силу:
— Никто из нас не знает, выйдет ли из него Гёте или Шекспир. Но надо всегда метить как можно выше, быть строгим к себе. Не думайте, пожалуйста, что можно шутить с публикою — написать, как вы говорите, «что-нибудь полное лжи и лести» для денег, — а потом показаться в настоящем свете. Знайте: публику не надуешь ни на волос — она умнее каждого из нас! Знайте также, что, принося ей всего себя, всю свою кровь и плоть, вы должны быть еще благодарны ей, если она поймет и оценит вашу жертву — если она обратит на вас внимание. И это понятно, скажу более, это справедливо. Не вы ей нужны, она нужна вам, вы хотите завоевать ее — так напрягайте все ваши силы. Я этим не хочу сказать, что вы должны угождать ей, служить ее вкусам — нет, будьте тем, чем вас Бог создал, отдавайте всё, что в вас есть, — и если ваш талант оригинален, если ваша личность интересна, публика признает вас, и возьмет вас, и будет пользоваться вами — как, например — в другой сфере деятельности — она приняла гуттаперчу, потому что она нашла гуттаперчу вещью полезной и сподручной.
— Но цензура, как быть с ней?
— Не искажайте своих задушевных мыслей и предначертаний в видах ценсурных, но старайтесь найти предметы безобидные — описание жизни на хуторе, кажется, никого оскорбить не может. Этот сюжет безопасен…
Речь шла о новом рассказе Леонтьева — «Лето на хуторе». Начало его Тургенев уже прочел и одобрил. План литературного «покровителя» был таков: отдать «Немцев» в «Отечественные записки», а «Лето на хуторе» отослать в «Современник». «Вот у молодого автора и вырастут крылья», — рассуждал Тургенев.
К сожалению, цензура заставила поволноваться Леонтьева и во второй раз: «Немцев» не пропустили. Краевский, приехав в Москву по делам, пригласил Леонтьева к себе в гостиницу Мореля и показал молодому человеку листы его повести, испещренные пометками цензоров. Причиной запрета стало совпавшее впечатление двух цензоров
[61], что автор симпатизирует немцам больше, чем русским, что немцы в повести — слишком положительны, честны и серьезны. Забавным было то обстоятельство, что один из цензоров, судя по фамилии Фрейганг, был немцем! (А может, именно поэтому он и хотел продемонстрировать свой русизм?) Удивительно, но Леонтьев и на этот раз не сильно расстроился. Повесть была им написана играючи, к тому же он был уверен, что впереди его ждет слава, и задержка его не испугала.
После летних вакаций 1853 года (во время которых он побывал в Нижегородской губернии вместе с Зинаидой Кононовой) Леонтьев закончил небольшой очерк «Ночь на пчельнике», который послал Краевскому. Публикация и этого сочинения была задержана цензурой (в очерке упоминался рекрут, что было сочтено непозволительным в связи с имевшими место рекрутскими наборами перед намечавшейся войной), и эта вещь увидела свет лишь через два года. Но очерк был безделицей по сравнению с запрещенными «Немцами».
Делу помог Тургенев. Вернувшись в декабре 1953 года из ссылки в Москву, он рассказал об истории с цензурным запретом графине Салиас-де-Турнемир, которая благоволила молодому Леонтьеву. Та передала возвращенных Краевским «Немцев» редактору «Московских ведомостей» Михаилу Никифоровичу Каткову. Ему повесть понравилась. Название ее изменили на «Благодарность» и опубликовали в литературном разделе «Московских ведомостей» в 1854 году, с шестого по десятый номер. Это была первая публикация Леонтьева! Он был горд и счастлив получить книжки журналов со своей повестью и около 75 рублей гонорара. Но публикация прошла незамеченной, да и имя Леонтьева не стало узнаваемым — он подписал повесть лишь инициалами.
