— Надо же, как долго держится радиация!
— Что? Они радиоактивны?
— Я имею в виду радиацию ненависти, зла. Это могильники, Оямович, в них хранится прах погибших демонов и магов, выступавших на стороне Люцифера. Чуешь эманации? Мощность излучения столь велика, что никто вблизи его бы не выдержал. И стоять им вечно, если кто-нибудь когда-нибудь не попробует оживить этот прах.
— А это… возможно?
— Кто знает?
— Тогда кто-то уже пытался.
— Что ты хочешь сказать? — оглянулся Сухов. Такэда показал на дальний край поля, где высились два омерзительного вида холма.
— Две башни разрушены.
Никита долго смотрел на холмы из-под руки, потом обошел башню и направился к лесу. Такэда передернул плечами и, оглядываясь, чувствуя мерзкий и липкий взгляд, быстро догнал танцора. То и дело наплывало ощущение, будто погребенный в башне прах монстра собирается в призрачную жуткую фигуру, которая оживает и вот-вот выберется из своей гробницы.
— Как ты узнал о могильниках и о самом поле? Весть? Почему бы тебе таким же манером не выйти на мага?
— Пробовал, не получается. Может быть, экранирует здешнее пси-поле, может, он не хочет себя обнаруживать, как Уэтль на Астаамтотле. Я же говорил, Русь неспокойная и все время защищается, хотя в отличие от земной победила и хазарский каганат, и гуннов, готов и печенегов, варягов и половцев, норманнов, и балтов, и татаро-монголов. Здесь, в этом мире, на планете, которой дали название Олирна, Свентана-Русь еще не знала плена и рабства, хотя нашествия идут волна за волной, разве что география вторжений другая, да климат, да названия племен и народов слегка отличаются от земных. Кстати, Книга Бездн, осколки которой Вуккуб собирает по всем хронам, а не только на Земле, пишется здесь.
Такэда, сраженный этим известием, присвистнул.
Они углубились в лес, но не успели пройти и километра, как вышли на тропу, где их ждал сгорбившийся, но тем не менее высокий, выше Никиты, седой как лунь старик с длинной белой бородой. Он был одет в такой же седой, как он сам, меховой тулуп, опирался на посох руками в черных перчатках, а на плече у него сидел филин и зорко глядел на приближающихся людей умными желтыми глазами. Старик казался суровым, спокойным и доброжелательным, одно почему-то отталкивало. Стоял он неподвижно и прочно, будто специально поджидал землян.
— Приветствую вас, добрые люди, — слегка поклонился старик. Голос его шел, казалось, из груди, басовито-хриплый, тихий и выразительный, и говорил он по-русски! То есть слова звучали как русские, хотя и с удивительным акцентом, налетом древности и исчезнувших понятий. Лингвер лишь уточнял смысл речи, а не переводил.
— Кто бы вы ни были, людины или обели,
[48]
мир вам.
— Мир и вам, — поклонился Никита, украдкой глянув на эрцхаор, в глубине камня плыли, переходя друг в друга, искаженные геометрические фигуры — треугольники, квадраты, ромбы. Индикатор почему-то никак не мог определить, кто перед ними, друг или враг.
— Ищете кого, чужестранцы? — задал вопрос старик. Филин на его плече встрепенулся, мигнул, открыл клюв, прошипел нечто вроде: «Гыхр-ухух-ищщах», быстро-быстро задышал зобом и снова замер.
«Чужестранцы», — повторил про себя Никита, не зная, что отвечать. А старик-то непрост. Не удивился, встретив их в глухом лесу, это раз. Не удивился ни нашей речи, ни костюмам, это два. Кстати, следовало бы костюмам придать форму здешних одежд. И что он здесь делает, возле Чертова Кладбища? Где никто не живет?
— Ищем, дедушка, — ответил танцор наконец. — Дорогу в стольный град.
— Стало быть, стольный град, — в раздумье повторил старик. — Далеконько вам идти, странники. До Древлянска, стольного града нашего великого князя Мстиши, более трехсот верст будет, да все лесом, буреломом, болотами. А трактом ежели идти — крюк будет верст в сто, да лихие люди — ватага на ватаге, да звери дикие. В такой одежонке и без оружия не дойдете, чужеземцы.
— А что вы нам посоветуете, дедушка? Может нам помочь кто-нибудь? Коней дать, одолжить?
— На конях оно, конечно, быстрее будет, однако кто ж вам их даст? Но советом помочь могу. Версты через три тропинка приведет вас в урему.
[49]
Как доберетесь, свертайте ошуюю
[50]
и выйдете к избе, там живет моя знакомая…
— Баба Яга, — буркнул Такэда.
Старик сверкнул глазами, а филин заорал, снова проскрипел несколько невнятных слов и затих.
— Откуда вы ее знаете?
— Слухом земля полнится, — улыбнулся Никита, сообразив, что Толя своей шуткой попал в точку. — Спасибо за совет.
Старик поднял посох, направляя его в грудь Сухова. Тот напрягся, заставляя диморфанта увеличить защитный потенциал, но ничего не произошло. Конец посоха, светящийся, как головешка, отклонился влево.
— Туда не ходите, заблудитесь в едоме,
[51]
а того хуже — увязнете в зело пакостной мшаре.
[52]
— Спасибо, дедушка. Как вас звать-величать?
— Витий Праселк. — Старик слегка ударил посохом по тропинке… и оказался за десять шагов дальше, хотя не сделал ни единого движения. Стоял и смотрел из-под кустистых бровей на обалдевших землян строго и задумчиво. Еще раз ударил посохом о землю — переместился метров на пятнадцать дальше, за кусты. Затем совсем исчез.
— Витий, — сказал Такэда сипло, — это, по-моему, не имя, а от слова «витьство» — колдовство. Значит, встречал нас колдун, волхв. На чьей он стороне, как ты думаешь?
— Черная рука, — пробормотал Никита. — Ты разве не заметил? У него была черная рука, словно в перчатке.
— То, о чем нас предупреждал Вуккуб. Дьявол! Быстро они нас вычисляют. Только странно: если он — охотник, «чекист», почему он не напал? На безоружных?
— Забыл спросить. Хотя странно, конечно. Может, я ошибаюсь. Но рука у него действительно была черная.
— Значит, к его знакомой Бабе Яге не пойдем?
— Отчего же, сходим, любопытно посмотреть на старушку, о которой столько сказано в русском фольклоре. Соответствует ли образ? К тому же попытка не пытка, вдруг да получим помощь?
Такэда хмыкнул:
— Да и мне интересно, честно говоря. В крайнем случае, за неимением Ивашки, скормишь ей меня.
