— Убедил, — кивнул Никита с озабоченным видом. — Единственный прокол — музыка. Под рокот тамтамов мой танец не будет смотреться как должно.
Такэда промолчал, однако, улучив момент, поговорил на эту тему с Зу-л-Кифлом, и маг к вечеру принес откуда-то самый настоящий плейер с записью той самой мелодии, под которую танцевал Сухов перед встречей с Вестником.
— Как вам это удалось?! — Изумлению танцора не было границ.
Номарх в ответ только рассмеялся, исчезая по обыкновению, а Такэда, повертев плейер, философски заметил:
— Пути и дела мага неисповедимы. Мне кажется, что эта штучка только видится нам плейером, на самом деле Зу-л-Кифл мог провоцировать твой мозг и вытащить оттуда музыку, оформив ее под привычный нам аппарат.
Никита не возражал, довольный тем, что проблема разрешилась.
Танцевальная часть кемтессий проходила на площади, окруженной «сфинксами», перед гигантским мавзолеем последнего кемтарха Риангомбе. Четыре «улицы» — аллеи спускались к площади уступами, образовав своеобразный амфитеатр, заполненный зрителями до отказа. Зрители располагались на террасах-ступенях амфитеатра стоя, что живо напомнило землянам их последний «конкурс» на выживание в мире индейской цивилизации.
Женщины выступали раньше, танцуя под «оркестр», состоящий из шести разнокалиберных барабанов и двух длинных, полуметрового диаметра, труб с отверстиями, издававших при шлепке по ним ладонью звуки, которые напоминали свист и кваканье одновременно. Танцевали поодиночке, и парами, и целыми группами, и даже Такэда, никогда не реагировавший на женскую красоту, был заворожен ритмом, пластикой почти обнаженных женских тел, красотой и отточенностью движений и поз, общим настроем легкости, грациозности, жизнеутверждающей силы и радости.
Селкит, танцевавшая в кисейной накидке и юбке из переливающихся всеми цветами радуги змеиных шкур, с прической в стиле «голова Нефертити», как назвал ее про себя Толя, победила дважды: в танцах индивидуальных и в паре с девушкой, похожей на нее, как сестра-близнец. Радостная, возбужденная, невероятно красивая, увенчанная короной и венками из огромных белых цветов, похожих на улыбающееся человеческое лицо, она нашла Никиту «на трибуне» рядом с отцом, и Толя, ревниво следивший за Никитой, с грустью подумал, что винить Сухова не в чем: такая сказочная красота могла бы увлечь и Будду.
Наступил черед мужчин, среди которых единственным представителем белой расы был Сухов. Он выступал седьмым, практически после основных конкурентов, достоинства которых прокомментировала Селкит. Танцевали они великолепно, продемонстрировав каскад фигур и движений, отточенных поколениями искусных меднокожих «балетмейстеров», базирующихся на чувстве ритма и врожденной пластике, но Такэда видел выступление Сухова на Земле и ждал чуда, испытывая самый настоящий мандраж, как перед выступлением на татами.
Никита вышел в центр площади, одетый в пару черного цвета и фиолетовую кисейную накидку с золотыми блестками. Замер, держа одну руку на сердце, другую вытянув вперед. Сложен он был ничуть не хуже предыдущих конкурсантов, и среди зрителей начался ропот, прекратившийся с первым же звуковым аккордом из включенного плейера. Огромная площадь замерла, пораженная тихой, но отчетливо слышимой мелодией. Никита начал свой танец.
Впрочем, это был не просто танец, а целое представление, аллегорически передающее смысл термина «жизнь». Во всяком случае, так это понял Такэда.
Танцор начал танец в замедленном ритме, с плавных и гибких, буквально змеиных движений, перевернувших у Толи, да, наверное, и у большинства зрителей все представления о пластике человеческого тела. Казалось, он был лишен костей, и одна поза сменяла другую, как пластилин под пальцами мастера, как поток ртути, как слиток полужидкого металла, застывая иногда на миг в неожиданном повороте или немыслимой — буквально на одном пальце, как бы на взлете — позе.
Затем темп танца начал ускоряться, и танцор превратился в хищное многорукое и многоногое существо, подстерегающее и убивающее добычу. Но и разыгрывая представление «Охота», Никита не забывал о ритме и красоте движения, хотя и добавил гротеска в фиксацию скульптурно-выразительных «хищных» поз, мастерски показывая то бесшумный полет орла, то мощный бег тигра, то стремительный бросок удава.
Последняя фаза танца, в основе своей русская плясовая, — с неожиданными поворотами, удивительно точными прыжками, внезапными аритмичными остановками, действующими на зрителей подобно удару грома, с акробатическими элементами вроде двойного сальто и наконец с поразительным, приводящим в ужас и восторг, мистическим скольжением по каменным плитам площади, как по льду, — заставила всех оцепенеть. Даже Зу-л-Кифл выглядел завороженным, не спуская с танцора внимательных, оценивающих глаз. Что касается чувств Такэды, то он испытал непередаваемое эстетическое наслаждение, от которого хотелось плакать и смеяться одновременно.
Последний прыжок был самым высоким: Никита взлетел на добрых два с половиной метра и «ласточкой» нырнул вниз с этой высоты, раскинув руки в длинном и плавном — гораздо длиннее, чем это смог бы сделать нормальный человек, будь он даже спортсменом экстракласса, — полете. Танцор коснулся телом плиты, замер. Музыка оборвалась. Наступила полная, звенящая, ошеломляющая тишина… взорвавшаяся мгновением позже бурей восторженных криков.
Такэда обнаружил, что по щеке у него катится слеза. Глянул украдкой на Селкит: девушка тоже плакала! В глазах ее плескались восхищение и обожание. Зу-л-Кифл о чем-то глубоко задумался, глядя поверх моря голов зрителей. Проворчал словно про себя:
— Похоже, человек все-таки эволюционирует.
Перехватив взгляд Такэды, добавил:
— Надеюсь, вы не обидчивы?
— Почти, — растянул губы в улыбке Толя. — У нас на Земле считается, что, став на общественный путь развития, человек перестал развиваться морфологически. Но ведь, наверное, не зря природа запрограммировала ему колоссальный запас нейронов мозга, который он использует пока на два-три процента, и резерв так называемых «спящих» генов?
— Не зря, — кивнул номарх, как бы заново оценивая собеседника. — Ваш друг — одна из «ласточек» нового вида — хомо паранорм. Если захочет, он поднимется до высот Вселенной очень быстро, тем более что ему удалось сохранить канал Вести и подняться на второй уровень сознания.
— А сколько их всего… уровней?
— Семь.
Такэда пошипел сквозь зубы, выказывая тем самым свой скепсис, но сказать ничего не успел, сквозь толпу возбужденных «театралов» и судей к ним проталкивался довольный, чуть улыбающийся, но совсем не смущенный и не выглядевший усталым Сухов.
— Поздравляю, — сказал Зу-л-Кифл. — Вы наверняка выиграли состязание.
Он оказался прав. На двух следующих танцоров никто почти не смотрел и не оценивал, все еще находились под впечатлением танца и музыки белого конкурсанта. Ему и был вручен «лавровый» венок победителя из метельчатых растений и тончайшей работы золотая чаша в форме обнаженной женской фигурки, держащей над головой сосуд.
