Последующие биографы Калиостро, перечтя статьи Моранда, узнали, откуда он черпал свою разоблачительную информацию. Это и архивы лондонских судов, и протоколы французской полиции, и пересказ перепалки графини де ла Мотт и Калиостро во время процесса об ожерелье, и откровения специально выписанного в Лондон на деньги французской казны Карло Саки. Но больше всего Моранд использовал свои задушевные беседы с графиней Калиостро, в которых доверчивая Серафина рассказала прикинувшемуся благодарным и сочувствующим слушателем и другом семьи журналисту много подробностей, не фигурировавших в официальных документах. Извратив действительные факты и придав им совершенно иной смысл, добавив от себя кое-каких измышленных подробностей и гнусных двусмысленных намеков, Моранд на потеху публике выставил графа отъявленным мошенником, обманщиком и пройдохой. Эти материалы сразу же резко увеличили популярность до того безвестной газетенки, пять тысяч тиража разлетались как горячие пирожки, передавались из рук в руки и зачитывались до дыр.
Получив этот удар в спину, взбешенный Калиостро решил дать клеветнику достойный отпор. В этом ему с готовностью помог лорд Гордон, который от имени Калиостро сочинил опровержение и благодаря своим связям опубликовал его в газете "Паблик Адвертайзер". В нем-то маг и предложил Моранду 9 ноября в 9 утра устроить вскладчину завтрак, на который со своей стороны обязался подать молочного поросенка, откормленного пищей с мышьяком по методе Калиостро, Моранд же должен был принести вино и закуску.
Моранд напечатал свой язвительный ответ на это письмо, где отказался подвергать свою драгоценную жизнь сомнительным экспериментам, пройдясь по способам излечения, практикуемым Калиостро-лекарем, а заодно высмеяв якобы умение Калиостро использовать морскую воду вместо масла в уличных фонарях для освещения Лондона. Насмешливый ответ Калиостро не заставил себя ждать: "Благодарю вас, сударь, за то, что вы соблаговолили ответить на мое письмо. Знание и искусство сохранять тесно связано с искусством разрушать. Находясь в руках людей человеколюбивых, лекарства и яды равно служат к счастию рода человеческого, первые — для сохранения тварей полезных, вторые — для уничтожения тварей злокозненных. У меня заведено именно так их использовать. Вы отказались от завтрака, предложив вместо себя плотоядного зверя. Но где найти такого плотоядного зверя, кто в окружении иных зверей был бы подобен вам в обществе человеческом? Я бы хотел иметь дело не с вашим представителем, а с вами лично. Обычай драться через представителей давно вышел из моды. Тем более, полагаю, вы не найдете себе замены ни среди хищников, ни среди травоядных…"
Французские власти щедро снабдили Моранда материалами для дальнейшего ведения кампании. Он получил от самого министра иностранных дел Вержена объемистый пакет с материалами допросов Лоренцы-Серафины комиссаром Фонтеном, показаниями Антонио Браконьери, дяди Джузеппе Бальзамо по матери, донесениями агентов, направленных в Палермо для выяснения личности этого самого Джузеппе, и анонимные письма, в которых содержались различные порочащие Бальзамо рассказы о его похождениях. И не преминул воспользоваться всем этим, чтобы окончательно скомпрометировать Калиостро.
В своей газете Моранд не только вышучивал в прозе пафосные деяния и напыщенные речи Калиостро, но и помещал насмешливые стишки, которые мы здесь приведем по книге Елены Морозовой в переводе А. Полякова:
Кто он такой — слуга иль господин,
Купец иль гранд — то знает Бог один.
Друг лорда N*** и М* * * приятель он,
Под именем чужим — теперь масон.
Сын кривды, да под ним земля горит,
"Я сын природы, — он вам говорит, —
Смотрите, я невинный Ахарат,
Я Феникс, Анн, маркиз я де Гарат,
Я милосерд, хочу добро творить,
Я золото умею растворить,
Всех исцелю своим я Бальзамо,
И наконец, я — чистое дерьмо.
Немудрено, что за этим пасквилем тут же последовали другие: Лондон наводнили карикатуры и сатирические листки с низкопробными шуточками в адрес Калиостро, он сделался героем пошлых россказней и анекдотов, о нем выдумывали небылицы и приписывали ему неблаговидные поступки, в которых никогда не был замешан ни граф Калиостро, ни Джузеппе Бальзамо. Репутация Калиостро как масона, врача и мага стремительно рушилась, в нем разуверились даже близкие друзья и бывшие горячие почитатели: блистательно выигравший дело об ожерелье адвокат Тилорье покинул Лондон и отказался отстаивать интересы и честь Калиостро; чуть позже в Париж уехали разочаровавшийся в недавнем кумире Лаборд и его шурин де Вим; отступился от "обманщика и мошенника" Калиостро и Рей де Моранд, некогда в Лионе выступивший его добровольным секретарем в ложе Египетского масонства, а потом в Париже поддерживавший графа во время его заточения в Бастилии. Более того, бывший ученик предал магистра дважды: после отъезда мага из Лондона Рей де Моранд сделался любовником его жены Серафины.
Резко уменьшилось количество пациентов, желавших Ка-лиострова лечения, его магические и духопризывательные сеансы потеряли былую привлекательность и уже не вызывали у публики интереса. Что может быть хуже пошатнулась и его масонская репутация: когда Калиостро напечатал в газете "Морнинг геральд" зашифрованное с помощью масонского кодового языка цифр обращение к братьям с призывом собраться и заложить камень в строительство храма истинного масонства, лондонские масоны проигнорировали его призыв.
Отчаяние, а еще совет лорда Гордона (предоставившего в распоряжение магистра свое перо и запал неукротимой) публициста) заставили Калиостро написать "Письмо к английскому народу", которое было опубликовано с подзаголовком "Ответ на насмешки, опубликованные господином де Морандом, редактором "Курьера Европы"". О нем оклеветанный граф решительно отмежевался от приписываемой ему идентичности с Джузеппе Бальзамо и гневно обрушился на Моранда: "Не стану более говорить о низких поступках этого отщепенца, претендующего на звание писателя; его выкинули из Франции и не признали в Англии; но мерзкое перо его, к несчастию, стало известно в Европе. Он может продолжать оскорблять меня, я не стану призывать на его голову кары законов, ибо у несчастного есть жена и вдобавок он является отцом шестерых детей. […] Я возлагаю отмщение на Того, Кто не заставит детей отвечать за преступления их отца…" Призывая кару небесную и поминая неотвратимость Божьего суда для всех неправедных, Калиостро закончил свое письмо так:
"Враги мои полагают, что я угнетен, подавлен… Пусть знают, время испытаний закончится и, как бы они ни ярились, я вернусь с гордо поднятой головой…" Однако письмо не возымело ожидаемых последствий, благоприятных для восстановления репутации Калиостро в глазах его адресата — английского народа и всей Европы.
Не один Тевено де Моранд поносил и высмеивал графа Калиостро. Пока он вел словесный поединок с Морандом на страницах лондонских газет, в Европе множились другие разоблачительные сочинения, выводившие Калиостро мошенником и шарлатаном. Об этом пишет и В. Зотов: "Вообще эти года (1786 и 1787) были самыми тяжелыми в жизни авантюриста. Против него поднялось много голосов, стало появляться множество обличений…" В 1786–1787 годах увидели свет записки Элизы фон дер Рекке о пребывании Калиостро в Митаве; была написана брошюра графа Мощинского "Каллиостр, познанный в Варшаве…"; в Праге вышел без указания имени автора написанный Джакомо Джироламо Казановой "Разговор одинокого мыслителя с самим собой"; появлялись разоблачительные статьи в газетах Гамбурга, Берлина и других немецких городов; весной 1787 года Вольфганг Гете совершил поездку в Палермо, родной город Бальзамо, там встречался с его родней и провел собственное расследование прошлой жизни авантюриста, краткий рассказ о результатах которого впоследствии вошел во вторую часть его "Путешествия в Италию", а в 1791–1792 годах по следам этого путешествия написал комедию "Великий Кофта"; в Санкт-Петербурге ставились сатирические пьесы Екатерины II, высмеивающие незадачливого шарлатана Калифалкжерстона…
