Борьба с Самозванцем шла переменчиво. Города по нескольку раз переходили из рук в руки, подвергались грабежу и поджогам. Победители устраивали побежденным резню… чтобы пасть жертвами новой резни, когда их воинский успех сменялся неудачей. Половина страны пострадала к тому времени от Смуты. Блокада Москвы отрядами Лжедмитрия II отрезала великий город от источников питания. Обозы с продуктами уже не доходили до стен Белокаменной: их перехватывали по дороге. Над столицей нависла угроза голода.
Особую важность приобрело Коломенское направление. Чуть ли не единственная артерия, по которой к Москве доставляли продовольствие, шла через коломенские места. К ужасу царя, воеводы Иван Пушкин и Семен Глебов прислали известие: «От Владимира идут под Коломну многие литовские люди и русские воры». А драться за город и за дорогу, через него пролегающую, уже некому. Ратники есть, но доверенные лица в недостатке…
Вот тогда-то переламывается судьба князя Пожарского. Он-то хранил верность государю и при Болотникове, и при «Тушинском воре». Ему о присяге напоминать не требовалось, а биться с неприятелем князь был готов. И государь сделал на него ставку.
По свидетельству летописи, «Царь… Василий послал воевод своих под Коломну, князя Дмитрия Михайловича Пожарского с ратными людьми. Они же пришли под Коломну и стали проведывать про тех литовских людей. Вестовщики, приехав, сказали, что литовские люди стоят за тридцать верст от Коломны в селе Высоцком. Князь Дмитрий Михайлович с ратными людьми пошел с Коломны навстречу литовским людям, и пришел на них в ту Высоцкую волость на утренней заре, и их побил наголову, и языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял. Остальные же литовские люди побежали во Владимир».
[44]
Итак, под Коломной Дмитрий Михайлович осуществляет в ночное время стремительное нападение на лагерь вражеского войска. Противник разбегается, в панике бросив армейскую казну. Дмитрий Михайлович показывает себя опытным и решительным военачальником. Его действия спасают столицу от крайне неприятной участи. В Белокаменную потек хлеб…
Таким образом, Пожарский оправдал повышение по службе честным воинским трудом.
Но даже в тот момент, когда монарх остро нуждался в успешной боевой операции, когда поставить на командование оказалось просто некого, захудалость рода Пожарских продолжала скверно влиять на служебное положение князя. И очевидные боевые заслуги его ничуть не исправляли дела.
Прибыв к Коломне с отрядом, Пожарский должен был, по терминологии современного военного дела, «организовать взаимодействие» с тамошними воеводами. Но первый воевода коломенский Иван Михайлович Пушкин-Меныиой «…на съезд к нему не ездил и у дела государева не был и к царю Василью писал, что ему менши князя Дмитрия Пожарского быть невместно».
[45] Пушкина отозвали к царю, а Пожарский, слава Богу, справился с неприятелем, получив поддержку второго воеводы, Глебова.
Продолжением стал местнический суд. Когда Пожарский вернулся в Москву, его ожидало челобитье Пушкина. Дмитрий Михайлович бился местническими «случаями» младших ветвей Стародубского княжеского дома — Татевых, Хилковых, Палецких, не поминая самих Пожарских. Знал: слабы местнические позиции Пожарских для такого дела… Пушкин упрекнул его в этом, и тогда сам царь вынужден был возобновить тяжбу. Местнической комиссии велено было взять у Пожарского «…иные случаи, где бывали… Пожарские, и хотел тово суда царь Василей слушать сам», — видимо, желая помочь ценному служильцу. Но до нового суда по непонятным причинам дело тогда не дошло: «Тот суд у Ивана Пушкина со князь Дмитреем Пожарским при царе Василье не вершен», — сообщают документы.
[46] Скорее всего, страшное напряжение борьбы со Лжедмитрием II не позволило царю отвлечься на новое разбирательство. Оно откладывалось, откладывалось… а потом и сам Василий Иванович лишился трона.
Дмитрию Михайловичу тогда приходилось несладко: в связи с его назначением под Коломну туда была отправлена грамота, несколько неудобная для родовой чести князя Б. М. Лыкова.
[47] Так же, как и Пожарский, тот оказался среди сторонников царя Василия Ивановича. Более того, князь Лыков и воеводствовал неподалеку — в Бронницах. Разгоревшееся местничество Пушкина с Пожарским высветило неприятную для Лыкова грамоту. Тогда Борис Михайлович возобновил старое, годуновских еще времен, разбирательство. И хотя это второе дело так же не было «вершено», как и тяжба с Иваном Пушкиным, надо полагать, Пожарскому, недавнему победителю литовцев, крепко испортили всю радость от воинского триумфа…
Одоление врага под Коломной произошло в начале 1609 года — в январе или первой половине февраля, скорее в феврале. Точнее определить дату невозможно. А вот день, когда началась местническая тяжба, известен: Иван Пушкин подал жалобу 20 февраля 1609 года.
[48]
Скоро Дмитрий Михайлович получил новое поручение — в большей степени почетное, нежели боевое. Как видно, Василий Шуйский хотел показать свое благоволение Пожарскому. Не сумев защитить князя от местнических нападок, государь все же продемонстрировал милостивое отношение другими способами.
Весной 1609 года Россия подверглась страшному бедствию — массовому вторжению крымских татар. Смута ослабила способность страны оборонять южные рубежи. Крымцы почувствовали это: они и в первые годы правления Шуйского устраивали опустошительные набеги. Безнаказанность опьяняет, и вот отдельные набеги сменились чудовищным нашествием. Крымские полчища разорили Серпуховские, Боровские, Коломенские места, дошли до Тарусы, стояли в двух шагах от русской столицы. «Это не был набег, — пишет специалист по русско-татарским войнам A.A. Новосельский, — а настоящая война, длившаяся все лето и захватившая огромную территорию, почти до самой Москвы».
[49] Враг алчный и беспощадный громил области, и без того сильно пострадавшие от Смуты, а сил остановить его уже не было. Размеры катастрофы, разразившейся весной — летом 1609 года видны по воспоминаниям немецкого наемника Конрада Буссова: «В Россию вторглись… и татары с 40 000 человек и за три раза увели за рубеж бесчисленное множество захваченных людей и скота, не считая того, сколько они поубивали и побросали старых и малых, не имевших сил идти с ними… А об ужасном вреде, который они причинили стране поджогами, и говорить не приходится. В это время раздавались горестные стенания жителей, потерявших не только скот, но и людей, ибо многие жены лишились мужей, мужья — жен и детей, так что даже камень — и тот разжалобился бы».
[50]
