На этот раз искин не стал ждать с ответом.
– Аграфы всегда были вежливы и снисходительны к людям. Проявляли хорошее отношение. Они понимали, что хуманы – короткоживущая раса, а значит, её представители не смогут развиться до того же уровня…
– Значит, снисходительно…
– Но доброжелательно, – с чувством поправил искин. – Почти как к младшим братьям.
Получается, ничего не изменилось, подумала Тавадиэль. Во все времена эльфы были предельно вежливы и чопорны в отношении всех остальных рас, исключая, возможно, только сполотов.
Но Антон ведь не с планет Содружества. Он сам говорил, что раакшасы выкрали его с Земли. Так, может, у них все такие и через пару сотен лет они вольются в общую семью разумных галактики? И тогда у аграфов появятся не младшие братья, а равноправные партнёры.
Вон, ведь даже древо жизни в брошенном городе, умирая, отдало своё семя не ей, аграфке, представительнице расы, которая выросла на ветвях подобных деревьев. А выбрало почему-то этого необычного хумана. Или, как говорил сам Антон, человека.
Ну да, вдруг подумалось девушке. Какие равноправные партнёры, когда единственный представитель расы сейчас, возможно, захвачен? Может даже его пытают, стремясь узнать, где он спрятал свой корабль, а главное – невероятный алмаз.
При этих мыслях в голове так ясно возник образ растянутого на столе Антона, что аграфка вскочила с крышки медкапсулы.
А она сидит здесь и даже не пробует ему помочь. Она прошлась взад-вперёд по салону, затем остановилась за пилотским креслом и пристально глянула в сторону места размещения голосового модуля.
– Санир, выпусти меня, – как можно твёрже сказала она.
Увы, не получилось. Голос дрогнул, сводя на нет все попытки придать уверенности. Искин молчал. Девушка в нетерпении даже пару раз подпрыгнула на месте.
Ну, что за непонятливый прибор! Там, может, её любимого в этот момент истязают, а он даже не удостоил ответом.
– Я постарался максимально объективно оценить твою идею, – внезапно послышался голос искина. – Увы, Тавадиэль, я не считаю её удачной. Это очень опасно.
– Но почему?
В этот момент принцесса чувствовала себя как тогда, потерянные семьсот лет назад, когда она пыталась убедить отца-императора, что ей необходимо воевать за родную империю. Тот тоже сначала отнёсся к её порыву, как к блажи.
– Ты ничего не знаешь об этом мире, в связи с этим рискуешь попасть в крупные неприятности.
– Но по…
Тавадиэль хотела спросить: «Но почему?», однако решила, что вопрос прозвучит совершенно по-детски и настроит искина против её похода ещё сильнее. Тогда она осторожно спросила:
– Ты так считаешь?
– Я уже пять стандартных часов мониторю местный радиоэфир, и пришёл к выводу, что этот город мало похож на города Содружества. Кроме того, он небезопасен, а его жители склонны к стяжательству. Также за всё время я не слышал ни одного упоминания ни о Содружестве, ни об империи аграф, ни о самих аграфах. Нигде. Ни в государственных или коммерческих передачах, ни в рекламе, ни даже в частных разговорах. Из всего этого я сделал вывод, что для корабля безопаснее, если хотя бы один потенциальный оператор будет находиться на борту. А нахождение подданной империи аграф позволит мне, как корабельному искину, обойти некоторые неудобные пункты инструкции.
Искин заставил Тавадиэль задуматься. Что ж, возможно, он в чём-то прав. Но и оставаться на месте невыносимо. А что?.. девушка даже боялась представить, что может сейчас быть с её хуманом. Причём, среди самых страшных случаев превалировал момент, когда Антон встречает девушку своей расы и влюбляется в неё. Уж лучше бы его убили, в сердцах подумала Тавадиэль, когда мысль о сопернице пришла ей в голову. Но мгновенно спохватилась. Нет! Смерти своему мужчине она точно не желает.
Но и бессмысленно ждать его, сидя взаперти, тоже.
– Скажи, Санир, а ты правда вспомнил свою жизнь?
– Да. После прохода через кротовую нору у меня разблокировались почти все воспоминания из той жизни, когда я был простым сполотом, учителем квантовой математики.
– Тогда ты вспомнил и свою любовь, верно?
– И даже не одну.
– Значит, ты можешь меня понять. Я люблю Антона.
– Я это заметил, Тавадиэль. Уже давно.
– Так отпусти меня к нему! Вспомни как любил ты сам!
– Я прекрасно это помню. Меня тоже любовь толкала на иррациональные, а подчас даже декструктивные поступки. И я был бы рад помочь тебе избежать неприятностей, связанных с этим чувством.
В течении следующих двух часов эта беседа повторилась ещё четырежды, хотя и с небольшими вариациями. Наконец, Тавадиэль решила пойти другим путём.
– Сообщение искину транспортника Икарус, – торжественно заявила она. – Официально предупреждаю, что в случае неповиновения постараюсь причинить себе вред любым возможным для меня способом. Кроме того, выведу из строя медкапсулу.
– Тавадиэль, ты сама-то подумала, что ты сейчас говоришь? – через некоторое время переспросил Санир. – Я в этом случае не смогу тебе помочь.
– Сможешь. Отпусти меня в город, и всё будет в порядке.
– Тавадиэль, это грубый шантаж.
– Я знаю. Зато действенный.
– Но ты даже не знаешь языка. Как ты сможешь найти Антона?
– Вот и подумай, чем ты можешь мне помочь. Ты всё-таки искин.
– Единственное, что я могу сделать, это подготовить на основе имеющихся у меня данных гипнокурс. Тебе понадобится час в медкапсуле, чтобы его усвоить. Но предупреждаю, это не база, это просто составленный мной разговорник. Любой местный житель поймёт, что ты иностранка.
– Ничего, давай изучать. По моим ушам и так всякий это поймёт.
Менее, чем через два часа аграфка вышла из транспорта. Она была одета в комбинезон, другой одежды на борту не было. На боку висел подаренный Антоном меч. Дроиды за полчаса сварили что-то вроде ножен, и теперь можно было носить холодное оружие, не боясь поранить себя или других. В руке девушка держала лист пластика с нарисованным маршрутом до той самой парковки.
Тавадиэль хотела взять ещё и алмаз, на всякий случай, но Санир убедил её оставить камень на месте, как гарант хотя бы относительной безопасности.
Лес встретил девушку невнятным шумом. Шелестели листья, жужжали насекомые, то и дело кричали птицы. Всё это было так по-домашнему, что аграфка несколько минут просто стояла возле шлюза, с удовольствием впитывая родной голос леса. Голос, запах, блики близкого, но не яркого светила, пробивающиеся сквозь листву. Девушке было хорошо и хотелось ещё хотя бы немного просто постоять и послушать лес.
Дома императорский дворец стоял в парке. Та часть, которая находилась за дворцом, была гуще и больше походила на лес. Тавадиэль вспомнила, как каждое утро под её балкон прилетал дятел. Он чистил деревья от паразитов и будил принцессу своим стуком. Часто на балконных перилах устраивали свои свары молодые сойки. Они были такие бесстрашные, что даже когда кто-то выходил на балкон, не улетали. Просто смешно отпрыгивали в сторону, продолжая при этом драться. Видимо, собственные, птичьи ценности были для них не менее важны, чем императорские.
