Настроение у нее вначале было не очень хорошее, сказывалась вчерашняя встреча с Серегой. Предчувствие не обмануло Полину, разговор оказался длинным, тяжелым и беспросветным каким-то. Она и раньше не раз говорила своему настойчивому кавалеру, что им нужно расстаться, поэтому поначалу он принял ее сообщение, как очередную блажь.
– Ну, какая тебе опять вожжа под хвост попала? – с досадой в голосе спросил он. – Думал, отдохнешь тут на морском воздухе, всю дурь у тебя из головы ветерком и выдует. Так нет, не получается. Полинка-малинка, ты чего? Не отошла до сих пор?
– Отошла, Сереж, – тихо сказала Полина, задумчиво ковыряя в вазочке растаявший шарик мороженого. Серега заказал фисташковое, как она любила. – В том-то и дело, что отошла. Ты прости меня, если сможешь.
– Да за что тебя прощать-то? – весело возопил он, еще не веря в серьезность происходящего. – Ты меня два раза в месяц прогоняешь, а потом обратно зовешь. Я уж и привык.
– В этот раз не позову. – Ее голова склонилась к вазочке, в которую капнула большая прозрачная капля. Слезища.
– Ты чего там бормочешь? Слов не разобрать. И ревешь-то чего? Полинка, да что случилось-то, скажи толком.
– Я полюбила другого. – Полина собралась с духом и посмотрела Сереге прямо в глаза.
– Где? Когда?
– Здесь. Несколько дней назад.
– Ты мне что, изменила, что ли? – догадался Серега. Голос его стал твердым, грозным, растерял привычную ее слуху нежность. Он всегда разговаривал с ней нежно, как с дитем неразумным. – Дура ты, Полька. Могла бы и не рассказывать. Я б откуда об этом узнал?
– О чем? – В голосе Полины слышны были слезы, но он, кажется, впервые в жизни не обратил на это внимания.
– Да о твоем походе налево. Подумаешь, курортный роман. Раз в жизни, наверное, с любой бабой случается. Ты бы не сказала. Я б не узнал. Жили бы как раньше. Хотя, ты знаешь, я скорее всего смогу это перебороть. Мужская гордость, то-се, но ты мне дороже, честно.
– Серега, ты вообще меня слышишь? – с легким ужасом спросила Полина. – Ты ж вроде не тупой. Ты чего благородство проявляешь? Я! Полюбила! Другого! Я никогда к тебе не вернусь, понимаешь ты это?
– Что значит – не вернешься? – закричал он так, что на них обернулась добрая половина «Зодиака». – Из-за какого-то мужика, которого ты знаешь десять дней, ты уходишь от меня, которого любила два года? Ты что, сумасшедшая?
– Да с чего ты взял, что я тебя вообще любила? – тоже заорала Полина, нимало не заботясь об общественном мнении. – Да я тебя жалела, все эти два года жалела, потому что ты вбил в свою дурацкую ослиную голову, что я тебе нужна. Да, я – гадина, которая принимала твою любовь и ничего не давала взамен, но теперь я полюбила. По-настоящему, понимаешь? Когда без человека жить не можешь, когда дышать нечем, потому что без него кислород сразу заканчивается.
– А он тебя полюбил? – тихо спросил Серега, из которого вдруг как-то разом будто выпустили весь воздух. Был человек, молодой, спортивный, подтянутый, а осталась одна пустая оболочка. – У него-то тоже без тебя кислород заканчивается?
– За него я сказать не могу. – Полина тоже успокоилась и теперь говорила негромко, немного устало. – Но вот что я тебе скажу, Серега, даже если ничего у меня с ним не выйдет, даже если он меня прочь прогонит, а к тебе я все равно не вернусь, потому что нельзя с нелюбимым человеком жить. Бог накажет.
– Дура. – Это прозвучало неожиданно обидно. Серега сказал это слово звонко и отчетливо, так что его расслышали во всех, даже самых дальних уголках кафе. – Пожалеешь же потом, да поздно будет. А я тебя не прощу. Вот землю буду есть, подушку по ночам грызть, а не прощу. В конце концов, на тебе свет клином не сошелся. Девки есть и помоложе, и покрасивее, а то, что ты даже на унитазе сидишь, как будто королева, так это, как показывает практика, лишнее. Подумаешь, королевские замашки у служанки и посудомойки. Возомнила о себе…
– Все, Серега, пока. – Полина слезла со стула, взяла свою сумочку и сделала «дяде ручкой». – Не говори ты слов, за которые тебе потом будет стыдно. Я-то не обижусь, прекрасно знаю, что сама виновата, а ты потом мучиться будешь. Знаю я тебя как облупленного.
Фонтан в Феодосии был тоже немного того, облупленный. Именно поэтому, гладя его и смотря в объектив Никитиного фотоаппарата, Полина вдруг так явно вспомнила вчерашний разговор, как будто в ее голове он длился до сих пор. Длился и не затихал этот извечный спор, который во все века вели мужчина и женщина при расставании.
Никита, будто чувствуя ее настроение, особо к ней не приставал, вопросов не задавал, в беседу не втягивал, лишь изредка смотрел искоса и вел за руку к какой-нибудь новой достопримечательности, на которую они натыкались, бесцельно бредя по белому городу.
Остался позади музей сестер Цветаевых, к творчеству которых, впрочем, Полина была совершенно равнодушна. Никита предложил было зайти, но, видя ее нежелание, быстро отказался от этой затеи. Оставив позади музей, утопающий в пышной зелени деревьев, Полина вдруг почувствовала, что у нее еще больше портится настроение.
Она была Никите не ровня. Это ощущалось даже в таких мелочах, как совместная прогулка. Он – писатель, человек творческий. Для него посещение музея – вещь вполне естественная. А дня нее – мука и тоска, потому что ничего она не понимает в поэзии.
– Чего-то ты совсем нос повесила, – заметил Никита. – Пони, ты чего? Не грусти. Нет никаких поводов для грусти. А те, что есть, скоро развеются, как дым.
– Да, наверное, – односложно ответила она.
Впрочем, маленькие, утопающие в цветах улочки старого города, по которым они вышли к музею Александра Грина, огромный золотой корабль с алыми парусами, выбитый на стене белого домика с темной крышей, рында у входа и натянутые канаты немного развеселили Полину.
– А давай в этот музей зайдем, – чуть просительно сказала она.
– Давай, – пряча улыбку, ответил он. В конце концов, любая девушка хотя бы раз в жизни мечтает о судьбе Ассоль. А каждый мужчина хотя бы на мгновение должен поверить в то, что он в силах совершить чудо, как капитан Грэй. Покупая билеты в окошке кассы, он даже чувствовал себя немного капитаном Грэем.
Потом была прогулка по набережной, где Никита купил Полине чудесный кожаный браслетик с вделанными в него вставками из перегородчатой эмали. Стоил браслет недорого, так что она не испугалась подарка, а обрадовалась ему и потом то и дело посматривала на свою руку, тонкое запястье которой украшал стильный браслет.
Ей было просто и радостно делать подарки, поскольку она была совершенно не избалована ни вниманием, ни щедрыми дарами. Это он уже успел заметить. Она радовалась так открыто и искренне, а грустила так глубоко и горестно, что ее все время хотелось радовать и не хотелось огорчать.
Такие глубокие раздумья о сути женской натуры были для Чарушина внове. Даже под пыткой он вряд ли смог бы вспомнить, когда в последний раз задумывался над тем, как радуется или печалится его бывшая жена. Зачем он вообще когда-то женился, если ему было неинтересно, что она чувствует, о чем думает?
