– Хорошо, – ответил Рэпп и, охваченный каким-то иррациональным желанием продолжить разговор, спросил: – А в чем будете вы?
Она наморщила носик и заявила:
– Вы забавный.
И ушла. Митч был так потрясен, что просто молча смотрел ей вслед. Он не знал, как такое возможно, но сзади она выглядела так же потрясающе. Она была в джинсах, заправленных в коричневые кожаные сапожки для верховой езды.
Дверь со щелчком закрылась, этот звук вывел Рэппа из транса, и он дважды с силой треснул себя по голове.
– Тебе что, пятнадцать, придурок?
Он попытался продолжить тренировку, но в голове у него витали совершенно другие мысли, поэтому Митч вернулся в свою комнату и, думая про Грету, принял холодный душ. Любовь, дружба, называйте как знаете… об этом он почти не думал с тех пор, как потерял Мэри. У него случались короткие романы тут и там, но исключительно ради секса. Проблема состояла в том, что все хотели привязать его к себе навсегда. Они знали, кто он такой и что его школьная любовь погибла во время атаки террористов, так потрясшей Сиракузы. Капитан команды по лакроссу, участвовавшей в национальном чемпионате, в школе, помешанной на спорте, мог не сомневаться, что некоторое количество женщин захочет с ним подружиться. К сожалению, рано или поздно они начинали говорить о его чувствах и о том, как он справляется с потерей и сердечной болью. Рэпп это ненавидел. Его чувства и его боль никого не касались и принадлежали только ему.
С тех пор прошло почти четыре года. Может быть, происходит то, о чем все говорят, и время действительно лечит раны? Или дело в Шарифе и Дорфмане? Может, то, что он швырнул их тела в огромную пустую яму в дальней части своего мозга, помогло притупить боль? Или дело в том, что Грета так невероятно хороша и ее красота ослепила его, заставив на мгновение забыть о прошлом? Нет, этого не может быть. По крайней мере, не совсем. Митч встречал много потрясающих женщин за прошедшие несколько лет, но ни одна из них не произвела на него такого впечатления, будто в него неожиданно ударила молния.
Рэпп завязал перед зеркалом галстук и решил оставить свои вопросы без ответа. Это была загадка, неразрешимая задачка, и, скорее всего, имело место все, о чем он думал… или часть. Да и какая в действительности разница? Он почувствовал то, что не испытывал уже много лет, и сомневался, что когда-нибудь снова переживет. Вспышка, любовь с первого взгляда… он не знал, что с ним произошло. Ему не хотелось верить в последнее, и он решил, что, скорее всего, дело в обычном желании. Двое молодых привлекательных людей, феромоны бушуют, и все такое. Существует ли вероятность того, что с ней произошло то же самое? Он вспомнил ее оценивающий взгляд.
Глядя на свое отражение в зеркале, Рэпп спросил:
– Какое все это имеет значение? Утром я уеду. На сафари.
Он поправил виндзорский узел на галстуке и решил получить удовольствие от предстоящего ужина, забыть про вчера и завтра, боль и обязательства – и попытаться прожить один вечер как нормальный человек.
Глава 38
Москва, Россия
Иванов положил трубку на место и потянулся к стакану с водкой, но тот оказался вне пределов его досягаемости за секунду до того, как он сумел его взять. Иванов сжал пальцы, обнаружил, что в них ничего нет, заморгал, поднял голову и увидел, что Швец держит стакан.
– Мое, – пробормотал Иванов, больше ему не удалось ничего произнести.
Швецу очень хотелось сказать, что он ведет себя как маленький ребенок, когда напивается, но сейчас толку от этого все равно не было бы.
– Что он сказал?
– Он ничего не знает.
– Вы уверены?
Швец пожалел, что не слушал разговор по второй линии. Когда его босс находился в таком состоянии, он становился совершенно ненадежным.
– И почему вы так уверены? – Швец отодвинулся от стола и откинулся на высокую спинку кожаного кресла.
– Он мусульманин, и ему мозгов не хватит, чтобы украсть у нас столько денег.
Сейчас Швец больше всего на свете хотел сказать своему боссу-алкашу, что Сайед умнее его, но он видел, как за такие оскорбления Иванов выхватывал пистолет и стрелял в обидчика.
– Мне следует полететь в Гамбург.
– Нет, ты нужен мне здесь. Отправь Павла.
«Вот идиот!» – подумал Швец.
Павел Сокол прекрасно разбирался в цифрах и балансовых ведомостях, но во всем остальном вел себя как умственно отсталый ребенок. И толку от его поездки в Гамбург не будет никакого.
– Нам нужны ответы, и боюсь, что если я останусь здесь, мы их не получим. Павел только еще больше все запутает. Вы запретили мне обсуждать то, что произошло, с кем бы то ни было, кроме вас и Павла, поэтому мне будет очень сложно получить эти самые ответы.
– Но ты нужен мне тут.
– Через несколько дней не будет никакого «тут», – сказал Швец с напором. – Как только станет известно, что деньги пропали, телефон раскалится от звонков, и рано или поздно новость станет известна наверху или, того хуже, распространится по городу. И тогда они займутся вами.
– Нами! Ты хотел сказать, нами! – заорал Иванов. – Твой вагон сцеплен с моим.
– Поверьте мне, не проходит и минуты, чтобы я не думал об этом.
– И я прекрасно с тобой обращался.
– Да, конечно, – не слишком искренне подтвердил Швец.
– И буду продолжать о тебе заботиться. Нам просто нужны ответы.
– Нам нужны деньги, – сказал Швец, пытаясь заставить Иванова увидеть главную проблему. – Ответы могут привести нас к деньгам, но мы не получим их, сидя в Москве.
– Хватит говорить загадками.
– Просто позвольте мне полететь в Гамбург, я попытаюсь выяснить, что происходит. Я отправлюсь туда сегодня вечером и, если все пойдет хорошо, вернусь первым утренним рейсом.
– А что я буду делать?
Неожиданно Швец понял, каким должен быть ответ на его вопрос.
– Хорошенько напейтесь, вызовите женщин и отправляйтесь в гостиницу «Балчуг».
Иванов нахмурился – у него не было настроения выходить на люди.
– Вы должны вести себя так, будто ничего не произошло. Вы же знаете, что представляет собой наш город. Если поползут слухи, что у вас неприятности, и вы перестанете появляться в общественных местах, все в них поверят. Если же вы сделаете вид, будто у вас все нормально, никто не примет сплетни всерьез.
Швец был готов сказать почти все, что угодно, чтобы убедить своего начальника. Сидение в кабинете ничего им не даст. Он уже видел Иванова, когда того охватывала паника. Обычно это продолжалось день или два. Как правило, он погружался в жалость к самому себе, но каким-то непостижимым образом отчаяние и самобичевание в конце концов приводили его в чувство, и он выходил из депрессивного состояния, готовый броситься в атаку, точно разъяренный медведь. Швец знал, что, когда это случится, он должен понимать, что произошло, иначе пополнит число потерь на поле боя.
