Отец же пришел как всегда: ровно в полдень, с деньгами на жизнь.
— Послушай, — сказал ему жестко отец. — Кого ты оставил в конторе?
— Там брат Альбиеры, он мне помогает.
— Ты хочешь, наверное, чтобы все мы — и будущий сын твой — лишились того, что я накопил неустанным трудом?
— Нет, этого я не хочу, — сказал Пьеро.
— Тогда не таскайся сюда, а работай!
— Но ей совсем скоро рожать, — сказал сын.
— Старайся, чтобы Альбиера твоя, в конце концов, тоже припухла, как все замужние женщины. Зачем она ходит с пустым животом?
— Не знаю, отец.
— Не стараешься, сын.
— Стараюсь, отец! Но когда я ложусь, мне словно всю кровь заменяют на воду…
Отец на него посмотрел очень зорко.
— Ты больше не должен являться сюда. Когда Катерина родит, ты получишь письмо от меня.
— Я увижу сына?
— Увидишь, но только не сразу. Пускай он слегка подрастет, а потом приедешь, его заберешь во Флоренцию.
И тут Катерина, с ее животом, вскочила и кинулась к ним в чем была.
— Никто его не заберет у меня! — вскричала она по-арабски. — Никто!
Они побледнели, а Пьеро схватился рукою за свой подбородок.
— Ну вот. Так и знал, — молвил старший да Винчи. — Однако мне кажется, ты не арабка.
— С Кавказа я, — тихо сказала она.
— Черкешенка? — он удивился. — Из Грозного? Я слышал, что город уже восстановлен. Надыр постарался.
— Нет, я не черкешенка. — Она чуть не плюнула на пол. — Черкесы — народ нам чужой, неприятный.
— А, эти межнациональные распри! — вздохнул он устало. — Вот кажется: Богом забытые земли! Кто знает какой-то Кавказ, ну скажите? Что там? Поголовная необразованность и детская смертность. А что там еще? А я вам скажу, что еще: войны, войны… Но что они делят? Овец своих? Женщин? Я слышал, что женщины их отличаются чудовищною волосатостью. Правда?
Она обнажила почти до локтя свою золотистую крепкую руку.
— Где волосы? — тихо спросила она. — Найди хоть один.
— Так ты исключение. — Он вздохнул снова. — Я был женат трижды, и все мои жены страдали от сильной своей волосатости. Конечно, когда это кудри в прическе, то очень красиво, но ноги, живот! Разденешь, бывало, — эх, чисто зверюга! И чувство мое не держалось к ним долго.
Он вяло зевнул.
— Что ты, Пьеро, молчишь?
— Зачем ты смеешься над нами, отец?
— А что же мне, плакать? Ты, сын, в утро свадьбы своей повстречался с какой-то девицей. Девица, конечно, тебя совратила. Потом ты явился, чтобы обвенчаться с законной невестой. Девица меж тем стала нагло ловить тебя, простодушного юношу, всюду. Проникла на свадьбу. Тут я растерялся. Отдал тебе бизнес: контору, клиентов. И дом во Флоренции. А сам живу скромно, на хлебе с водой. Вино позволяю себе только в праздники. Зато содержу здесь твою эту женщину, поскольку в утробе ее мой внучок. Он будет носить наше имя: да Винчи. Ах, чуть не забыл! У тебя есть фамилия?
— А то! — Катерина немного зарделась. — Фамилия есть. Абдуллаева я.
— Какая же это фамилия, Господи!
— Отец, перестань! — попросил его Пьеро.
— Да что «перестань»! Перестану когда-нибудь. Пробьет и мой час. Но поскольку вы оба беспечны, бездумны, одним озабочены: валяться в кровати, задрав ноги кверху, крича, как ослы, от животных восторгов, — я вам заявляю сейчас мою волю. Во-первых, придется расстаться вам, милые. Родины пройдут хорошо: Варенуха еще и тебя принимала, сынок. Она знает дело не хуже, чем лекарь. Пять лет внук мой будет при мне и при матери. Потом он уедет с тобой во Флоренцию. И там ты, сынок, его выведешь в люди. Поскольку, скорее всего, к тому времени меня в этом мире, по счастью, не будет.
— А где же вы будете? — И Катерина, пылая лицом и раздавшейся грудью, взмахнула рукой. — В раю и без вас обойдутся, мне кажется!
Старик помолчал.
— Ох уж этот мне Данте! Испортил народ! Ведь читать-то никто его и не читал. Длинно, нудно. За год не осилишь. А люди боятся. Поверили, что он там был и вернулся. Обманщик. Поэт, одним словом! А скоро, глядишь, и поставят обманщику памятник.
— Не верю я вам, — прошептала она. — Дитя не отдам. Через труп мой отымете.
Взяла Пьеро за руку и положила его пятерню на свой круглый живот.
— Толкается, слышишь?
И оба родителя, счастливо смеясь, стали слушать, как сильно толкается сын их внутри своей матери.
— Ногой, что ли, пнул? — уточнил он.
— А чем же?
— Да полно ребячиться вам! — возмутился сердитый да Винчи. — Даю вам пятнадцать минут попрощаться, и чтобы ты больше сюда не являлся! Иначе наследства лишу, а в контору вернусь прямо завтра! И делай что хочешь. Привел, понимаешь, арабку в семью!
— Я вам не арабка. — Она усмехнулась. — Наш род-то почище, чем ваш. Скота у нас больше. Дороги пошире.
— Ну вот и пасла бы свой скот! — Он, сутулясь, шагнул за порог, стукнул дверью. — Я жду.
Их прощание сохранилось на страницах рукописи. И я привожу его полностью.
«Катерина смотрела прямо перед собой остановившимися глазами.
— Предашь ты меня. — Она всхлипнула тихо.
Но он перебил:
— Ты не знаешь отца. Раз он пригрозил…
— Ах, пустое, пустое! — Она отмахнулась. — На то мы и люди: друг дружке грозить. Другого пугнем, самим легче становится…
— Но я, Катерина, клянусь: никогда… — Он что-то промолвить хотел, но осекся.
Она тяжело подтянулась всем телом, нотариуса обхватила за шею — да так, что огромная шляпа из меха с зеленым велюром упала с затылка — и прямо в глаза прошептала отрывисто:
— Ты помнишь, как сказано про петуха?
— Какого еще петуха?
— Как какого? Ведь Он сказал так: „В эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня“. И с нами вот так же случится, мой милый. Ведь люди всегда предают самых близких.
— Но только не я! Катерина, не я! — воскликнул он пылко.
Но снова она усмехнулась той самой, никем еще не превзойденной усмешкой».
Теперь мне придется продолжить самой.
О чем-то она попросила его, и он согласился.
— Конечно! — сказал он, целуя ее. — Конечно, исполню. Какие проблемы?
После его ухода Катерина, оставив все, как было, неубранным, накинула на голову длинный, почти все ее располневшее тело спрятавший платок и, нарочно сгорбившись, чтобы не быть узнанной, заторопилась к Инессе мелкими, заросшими первой травою дорогами.
