«У нас бы ничего не получилось, – вдруг подумала Надя. – Да, точно... Что бы я стала с ним делать? Он – как дитя, и только Альбина с ее педантизмом могла создать ему все условия для творчества, хоть он и говорил, что тяготится ее заботами. А что я? Я сама сижу над своими переводами до половины ночи, у меня вечный бардак, я ничего не успеваю...»
– Идет... – буркнула Рая. – Нет, вы только посмотрите на него! Надька, и что ты в нем нашла? Он же чучело, самое настоящее чучело!
– Райка! – раздраженно прикрикнула на нее Лиля, а потом повернулась к Наде: – Слушай, Надюш, тебе, наверное, надо с ним поговорить.
– Да о чем им говорить? Он же чучело...
– Райка!!!
– Ты права, мне надо с ним поговорить, – с трудом произнесла Надя. – О том, что между нами все кончено. И что мы никогда – ни при каких обстоятельствах! – больше не встретимся...
– Только недолго, – предупредила ее Лиля. – Если слишком рассусоливать, то эффект получится совершенно противоположный, уж я-то разбираюсь в этом...
Надя пошла навстречу Леону.
– Ты... – сказал он и посмотрел на нее с такой мукой, с такой любовью, что Надя едва не заревела.
– Молчи, пожалуйста, молчи! – торопливо перебила его она. – Я сама тебе все скажу... То, что мы сделали, – ужасно. Мы едва не убили ее. Я буду просить у нее прощения, скажу ей, что мы с тобой расстались...
– Надя! Милая... – Он переложил пакет из одной руки в другую. – Пусть она умрет. Пусть мне потом гореть в аду... Но я люблю тебя, и мне все равно...
– Леон! – с ужасом воскликнула Надя. – Нет!
Его слова показались ей поистине чудовищными.
– Я так люблю тебя! – угрюмо продолжил он. – Мне ничего не надо... только ты...
– Зато ты мне не нужен. Я тут подумала – мы слишком разные, чтобы быть вместе! И еще – если с Альбиной что-то случится, я сама умру. Я не могу жить с чувством вины. Я не такая, как ты...
Леон смотрел на нее во все глаза, словно не понимая.
– Надя...
– Молчи! Пожалуйста, молчи! – нетерпеливо воскликнула она. – Любовь, любовь... Да что она такое, эта любовь? Что, выше нее ничего уже нет? И ради нее возможны любые жертвы, можно даже человека убить? Да чушь собачья! Есть долг, есть бог, есть совесть... Да, представь себе, я верю в бога! – крикнула она. – И не хочу, чтобы ради любви, ради этой дурацкой страсти погиб живой человек, мой единственный настоящий друг. Алька то есть... – Надя не выдержала и все-таки заревела.
– Не плачь, – тихо произнес он и ладонью, осторожно, смахнул с ее щеки слезу.
– В общем так, Леон – ты мне больше не звони, и...
– Я понял, я все понял, – перебил он. – Можешь не продолжать.
– Все, тогда спасибо за внимание. – Она резко повернулась, но Леон схватил ее за локоть. И тогда Надя спросила, не оборачиваясь: – Ну, что еще?
– Я должен тебе кое-что отдать, – тихо сказал он и вытащил из кармана небольшой плоский квадрат.
– Что? Зачем?
– Это диск с моей музыкой. Ты... Он твой, словом. О тебе и для тебя. Композиция под названием «Золотой дождь». У тебя есть где его послушать?
– Да, – растерянно произнесла Надя. – Спасибо...
– Прощай, Надя.
– Прощай, Леон.
Они разошлись в разные стороны. Надя свернула за угол – там был лабораторный корпус – и полезла в какие-то кусты, где ее никто не мог видеть. И только там, вдали от чужих глаз, в этом тихом, заброшенном месте, она дала волю слезам. Тут она могла реветь сколько угодно – всласть, захлебываясь слезами, не видя ничего вокруг... Веточка рябины качалась перед ней, плавая в тумане, и в красных осенних ягодах заключалась вся безнадежность Надиного существования.
– Ну кто бы мог подумать, что в начале двадцать первого века... – обиженно и чуть капризно зашептала она этой веточке рябины, – что в наше время, когда есть Интернет, космические технологии, не сегодня-завтра клонируют человека и вообще почти ничего нет невозможного, я страдаю такой ерундой?! Тоже мне, Тристан и Изольда! Или еще хуже – древний миф о Данае... До нашей эры какой-то золотой дождь выдумали! Сейчас, между прочим, и дождей-то приличных нет, одни кислотные... – она вдруг засмеялась сквозь слезы. А потом снова заревела.
Она плакала из-за Леона. Она плакала о нем. Она прощалась с ним...
Стояла полная, абсолютная тишина. Больничный сад замер.
Постепенно Надя успокоилась, и высохли слезы на ее щеках. Но она продолжала стоять в кустах и смотрела на веточку рябины, качавшуюся перед ее лицом, словно зачарованная.
«Скоро все пройдет, я это знаю. Проходит все – потому что человеческая психика очень гибкая, ко всему приспосабливается. Я забуду Леона, забуду о том, что когда-то любила его... Забыла же я в конце концов Прохорова, хотя мне всерьез казалось, что буду страдать до конца жизни, – тогда, когда он ушел от меня! И Леона тоже забуду...»
Внезапно зацокали каблучки по асфальтовой дорожке и еще чьи-то шаги. Лиля и Рая – догадалась Надя, подруг она давно научилась узнавать по шагам. У Лили всегда обувь на шпильках с металлическими набойками, а у Раи – практичные и устойчивые туфли с пластмассовыми каблуками копытцем.
– У меня от всех этих потрясений просто зверский аппетит, – говорила Рая. – Здесь кафешка одна неподалеку... Пойдем туда, а, Лиль?
– Надо Надю найти, – ответила Лиля мрачно. – И вообще, Колесова, я на тебя страшно зла. Эти твои намеки... Она могла догадаться!
– Ничего она не могла! – проворчала Рая. – Она у нас вроде блаженной – очевидных вещей не замечает... Если только ей не сказать прямым текстом.
«Это кто, я – блаженная? – растерянно подумала Надя. – Они обо мне или о ком-то другом? Интересно...»
– «Объясни ей, Лиля, что встречаться с чужими мужьями – нехорошо...», – передразнила Лиля. – Я прямо чуть в обморок не упала, когда ты это выпалила! Ну все, думаю... Райка, ты же мне страшную клятву давала, что ни о чем ей не расскажешь!
– Я и не рассказала... Целый год терплю.
– Колесова, тебе до конца жизни терпеть! У этой истории срока давности нет...
Голоса затихли, исчезли вдали.
Надя сорвала гроздь рябины, разгрызла пару ягод – на вкус они оказались горькими и невкусными. И она тут же сплюнула.
Еще несколько минут Надя стояла в растерянности, а потом вылезла из своего укрытия. «О чем они говорили? Что было год назад? Ой, Лилька?.. Господи, нет, в это невозможно поверить!»
Отгадка была совсем близко, и Надя уже знала ее. Но оформить ответ на собственные вопросы в слова, сделать его реальным и осязаемым было так страшно, почти невозможно!
На языке еще долго держался горький, вязкий вкус рябины...
* * *
