Близость новой мировой войны для всех была очевидна, и у страны просто не было десятков лет на поступательное развитие — индустриализацию необходимо было проводить в самые сжатые сроки. Большевики это прекрасно понимали, ведь от этого зависело сохранение их власти, а в тех условиях — и жизни. Особенность исторического момента заключалась в том, что сохранение большевистской власти было немыслимо без сохранения и укрепления страны.
С началом индустриализации государству нужен был постоянный, прогнозируемый приток хлеба в города и на стройки. Кроме этого, государство вынашивало планы реконструкции сельского хозяйства, перевода его на современную технику с целью увеличения производительности труда и высвобождения рабочей силы, необходимой на стройках и предприятиях. Важным было и то, что зерно тогда являлось стратегическим продуктом, главнейшим экспортным ресурсом для получения валютной выручки, необходимой для покупки промышленного оборудования и технологий. Других сопоставимых с зерном экспортных товаров тогда ещё просто не было — той же нефти не хватало даже для внутреннего потребления. Поэтому хлеб для СССР был во всех смыслах «всему голова».
Но в 1927 году, когда было принято решение о начале масштабной индустриализации, страна столкнулась с «хлебной стачкой». Крупные частные поставщики зерна, ожидая роста цен в связи с прогнозами неурожая в ряде регионов страны, просто «придерживали» хлеб и не продавали его заготовителям по прежним ценам. В итоге, несмотря на то что урожай снизился совсем незначительно, к концу года возникли перебои в обеспечении промышленных центров продовольствием. Рост цен в кооперативных и частных лавках привёл к недовольству в рабочей, городской среде. Вынужденно было введено нормированное распределение товаров первой необходимости, что ещё больше озлобило население.
Казалось, короткой умиротворённости нэпом пришёл конец. Призрак большого антибольшевистского восстания снова начал бродить по России.
Обострение внутренней ситуации произошло на фоне резкого ухудшения внешнеполитической обстановки — так называемой «военной тревоги» 1927 года. Мощнейшая на тот момент сверхдержава мира, Британская империя, официально разорвала дипломатические отношения с СССР. На грани разрыва оказались отношения и со второй по мощи державой — Францией, главной победительницей в Первой мировой войне. На западной границе враждебно настроены были все соседние государства — Финляндия, республики Прибалтики, Польша и Румыния. С востока нависала ещё одна опасность — отнюдь не миролюбивая Японская империя, совсем недавно участвовавшая в оккупации Приморья.
Вооружённые силы СССР из-за бедности государства были в 1920-е годы резко сокращены, и на всей огромной территории страны насчитывалось всего 600 тысяч «штыков» и «шашек» при минимуме современной военной техники. К тому же не стоит забывать, что к концу 1920-х годов многочисленные враги советской власти — от эсеров до монархистов, от атаманов бывших повстанцев до офицеров белых армий — ещё представляют собой многочисленные, порой организованные (особенно «за кордоном») и весьма активные силы. Они всё ещё нацелены на борьбу за власть, готовы немедленно включиться в неё при любых изменениях внутренней или внешней обстановки в стране. И борьба эта будет не на жизнь, а на смерть.
Именно кризис 1927 года, когда внутренние проблемы усугубились внешними, поставил вопрос об ускоренной индустриализации, невозможной без столь же форсированной сплошной коллективизации сельского хозяйства.
Для начала советской властью была введена контрактация посевов —скупка будущего урожая по заранее оговоренной цене с предоплатой, а также с выдачей семян, удобрений, поставками сельхозинвентаря в кредит. Расчёт мог производиться как деньгами, так и промышленными товарами. Процесс шёл быстро, к 1931—1932 годам контрактацией было охвачено более 70 процентов посевов.
Судя по документам и выступлениям, А.А. Жданов плотно занимался в крае этими вопросами. Термин «контрактация» постоянно присутствует в его выступлениях и публикациях. «Мы должны использовать оставшиеся недели до сева для того, чтобы закончить всю хозяйственную подготовительную работу: сортирование семян, ремонт машин и орудий, контрактация, составление рабочих планов, организация труда, — говорит он на пленуме Нижегородского крайкома и краевой контрольной комиссии ВКП(б) в апреле 1930 года. — …В дальнейшей подготовке к коллективизации мы должны особенно учитывать своеобразие наших национальных районов, где, очевидно, вопросы, связанные с производственным кооперированием, с контрактацией, наряду с работой среди бедноты и батрачества, с мерами ограничения и вытеснения кулака будут иметь особое значение, большее чем в других районах… Мы должны сейчас особенно серьёзно подумать относительно контрактации молочных и животноводческих продуктов… Мы должны установить твёрдую дисциплину в контрактации. Установить такой порядок, что если контрактант получил государственную помощь, то он должен в срок сдать мясо, масло и прочее»
.
Контрактация дала более прогнозируемый приток хлеба. Частные перекупщики и кулаки уже не могли скупать всё товарное зерно у крестьян, устранение цепочки «коммерческих посредников» также позволяло снизить стоимость продукта для конечного потребителя.
Контрактация развивалась параллельно с процессом создания классических колхозов, начавшимся в 1929—1930 годах. Замысел выглядел блестяще — создать техническую основу сельского хозяйства, сделать основным инструментом сельского труда тракторы и прочую передовую сельхозтехнику, которую ранее не могли позволить себе купить или арендовать 95 процентов крестьян.
Однако на начало 1930-х годов техники не хватало, заводы по производству сельхозмашин только создавались. Кроме того, одновременно с индустриализацией и коллективизацией началось и масштабное перевооружение армии.
Поэтому на деле коллективизация вылилась в принудительное образование колхозов на основе изъятого у крестьян имущества — лошадей, скота, инвентаря. Сказывались «революционное нетерпение», отсутствие опыта столь грандиозных преобразований и всеобщая склонность к лёгкому принятию насильственных решений.
В то же время распространённое в обличительной публицистике представление о коллективизации как об «уничтожении крестьянства» столь же далеко от реальности, сколь далеки от неё и радужные представления многих публицистов о «благоденствии» доколхозной деревни или о бравом «фермере», который сам всех мог накормить до отвала при помощи «невидимой руки рынка».
Начало 1930-х годов действительно стало временем массовой человеческой трагедии на селе, неизбежной при столь масштабных и быстрых социальных изменениях. В советский период освещали лишь часть этой трагедии, связанной с кулацким террором. В постсоветский — об этом напрочь забыли и стали всячески раздувать горе жертв раскулачивания. В реальности было и одно, и другое. Но была ещё одна сторона: наиболее массовая часть деревенского населения, которая с трудностями и лишениями пережила начальный, самый тяжёлый период коллективизации, уже через несколько лет, к концу 1930-х годов, получила первые реальные плоды тех реформ. В колхозы массово пошла техника, изменился сам уровень сельской жизни — коллективизация повлекла не только быстрое техническое развитие, но и другие социальные перемены, например, создание на селе развитой для тех лет системы образования и иной инфраструктуры современной жизни. С 1935 по 1936 год колхозы стали повсеместно строить клубы, школы, детсады. Значительную часть многомиллионного студенчества новых вузов страны в 1930-е годы также составили дети крестьян и вчерашние крестьяне — без коллективизации им пришлось бы остаться на селе, заменяя своими руками, плугом, а то и сохой недоступные единоличникам тракторы.
