Преступления эти ясно доказывают, что революционные организации напрягли все усилия к тому, чтобы воспрепятствовать спокойной работе правительства, расстроить его ряды и применением грубого насилия прекратить всякую работу мысли и всякую возможность созидательной жизни государства. Встревоженные этим население и общественные группы обращают свои взоры к правительству и ждут авторитетного заявления как о причинах, угнетающих общественное сознание злодеяний, так и об отношении к ним государственной власти.
Ввиду этого правительство считает необходимым заявить, что еще до роспуска Государственной думы революционные круги деятельно подготовляли, с одной стороны, вооруженное восстание, которое должно было, по их расчетам, осуществиться при помощи войска и флота, с другой же — всеобщее аграрное движение, обещавшее, будто бы, объять всю страну. Революционный натиск должен был быть поддержан проникшими в Государственную думу представителями крайних партий, стремившимися к захвату исполнительной власти и превращению Думы в Учредительное собрание. Успех дела в народе обеспечивался, по мнению революционеров, объездами сельских местностей и устною проповедью неприкосновенных членов Думы, из сочувствовавших их учению. В то же время имелось в виду путем всеобщей забастовки приостановить всю экономическую жизнь страны.
После роспуска Государственной думы, быстрого подавления Кронштадтского и Свеаборгского мятежей, неудачи задуманной общей забастовки и принятия решительных мер против аграрных беспорядков крайние революционные группы, желая ослабить впечатление неудачи их замыслов и не допускать творческую работу правительства, решили, путем уничтожения высших должностных лиц, произвести впечатление в стране, а на правительство навести панику. Хотя такие отдельные террористические акты знаменуют скорее бессилие революции в деле осуществления движения общего, чем успех ее, но вся обстановка подобных преступлений, по жестокости своей, располагает общество к смятению и тревоге более даже, чем длительное революционное движение.
В чем при таких обстоятельствах должна заключаться обязанность правительства и что оно должно предпринять? Ответ на это может быть один: цели и задачи правительства не могут меняться в зависимости от злого умысла преступников: можно убить отдельное лицо, но нельзя убить идею, которою одушевлено правительство. Нельзя уничтожить волю, направленную к восстановлению возможности жить в стране и свободно трудиться.
Преступная деятельность, несомненно, затрудняет достижение конечной цели, но так как эта цель не может быть поставлена в зависимость от явлений случайных, то здравый государственный разум указывает на необходимость устранить препятствия, напрячь все силы и идти вперед к решению намеченных задач. Из этого ясно, что злодейства должны пресекаться без колебаний, что если государство не даст им действительного отпора, то теряется самый смысл государственности. Поэтому правительство, не колеблясь, противопоставит насилию силу. Долг государства остановить поднявшуюся кверху волну дикого произвола, стремящегося сделать господами положения всё уничтожающие противообщественные элементы. В видах борьбы с ними местным властям даны самые определенные указания: за нерешительность по отношению к ослушникам Царской воли на них ляжет тяжелая ответственность. Администрация употребит все усилия, все предоставленные ей законом средства, чтобы остановить проповедь насилия и проявления ее на деле. Если разрушительной пропаганде удастся вызвать среди темной части населения аграрные беспорядки, то они будут остановлены вооруженною силою и ответственность за жертвы ляжет на подстрекателей.
Наряду с сим правительство не могло не обратить внимание на то, что и обыкновенное судебное производство не вполне приспособлено к обстоятельствам настоящего времени и не дает возможности достаточно быстрой репрессии за преступления, выходящие из ряда обыкновенных. Поэтому признано необходимым издать временные правила о военно-полевом суде для суждения обвиняемых в наиболее тяжких преступлениях в местностях, объявленных на военном положении или в положении чрезвычайной охраны. По этим правилам судопроизводство и приведение приговора в исполнение значительно приближаются к моменту совершения преступления. Независимо от сего, ввиду развивающегося за последнее время нового тягчайшего вида преступления — пропаганды в войсках — изданы также временные правила об усилении наказуемости за этого рода преступления. Таким образом, болезнь, которую переживает наше Отечество, вызвала необходимость приспособления к ней государственного организма, с целью побороть зло без ущерба для жизненности государства.
Все эти мероприятия, необходимые для обеспечения свободы жить и трудиться, являются, однако, лишь средством, а не целью.
Они, несомненно, поглощают значительную часть времени и труда, которые были бы без этого посвящены государственной работе по вопросам, предуказанным с высоты Престола, но было бы величайшею ошибкою видеть в ограждении государства от преступных покушений единственную задачу государственной власти, забывая о глубоких причинах, породивших уродливые явления».
Статья 87 Основных законов Российской империи предоставляла возможность Совету министров выпускать срочные указы в отсутствие законодательных учреждений. Пользуясь этим положением, правительство в срочном порядке приняло закон о военно-полевых судах. Согласно данному закону, в местностях, объявленных на военном положении (а из 87 губерний военное положение было объявлено в 82) или на положении чрезвычайной охраны, губернаторы или представители военных властей должны были передавать в военно-полевые суды обвиняемых в совершении террористических актов, политическом бандитизме, нападении на представителей властей, производство и хранение взрывных устройств и оружия. Следует отметить, что в перечне компетенции военно-полевых судов не было ни одной статьи, которую (даже при возможном «излишнем рвении» на местах) можно было использовать против представителей либеральной оппозиции и вообще любых противников строя, не прибегавших в своей борьбе с ним к террору. Более того, Столыпин понимал опасность злоупотребления властью и делал всё возможное, чтобы свести подобные проявления к минимуму. Так, по инициативе председателя Совета министров был подготовлен «Проект исключительного положения», который детально определял критерии, согласно которым военное положение могло вводиться в той или иной местности. Не менее важно, что был разработан и новый полицейский устав, защищавший права граждан от неправомерных действий полиции.
Фактически именно введение военно-полевых судов позволило Столыпину покончить с террором. При этом слушание в военно-полевых судах отнюдь не было судилищем с игнорированием норм права. Дела там, как правило, рассматривались хотя и в порядке упрощенного судопроизводства, но со всей тщательностью и объективностью.
Как инструмент борьбы с террором они были, конечно, несравненно действеннее гражданских. Принципиальное отличие заключалось в том, что в военно-полевых судах дела рассматривались не позже 24 часов после ареста обвиняемого, приговор выносился не позже чем за 48 часов и приводился в исполнение в течение суток. Вначале осужденные военно-полевыми судами имели право подавать прошение о помиловании, но 7 декабря 1906 года Военное министерство отдало распоряжение «оставлять эти просьбы без движения». Жестокое время диктовало жестокие законы, и премьер имел все основания назвать введение военно-полевых судов «необходимой обороной». Но подчеркнем — это были именно законы, а не бессудная расправа, по образцу действий террористов-революционеров.
