18. Во всех по возможности домах района охраны надлежит завести "своих" дворников, которые давали бы сведения о жильцах и обо всём подозрительном в их жизни».
Подобные меры усиленной внешней охраны, сочетаемые с агентурной работой внутри революционных организаций, если и не делали полностью невозможным, то чрезвычайно затрудняли проведение покушения в столице. Однако при выезде премьера в провинцию меры охраны были значительно слабее, что объяснялось исключительно его собственной волей. Столыпин мог брать с собой охрану из числа сотрудников столичного охранного отделения, но никогда этого не делал. Его сопровождала только группа охраны из жандармских офицеров, в которую входили подполковник Пиранг, ротмистры Десбах и Нагроцкий и штабс-капитан Есаулов. Это были лично доверенные люди министра, но они не являлись профессиональными охранниками и в основном выполняли адъютантские обязанности. Причем, как правило, Столыпин брал в поездку группу не в полном составе. Аналогично повел себя премьер и при поездке в Киев — им был взят с собой только ротмистр Нагроцкий, лишь недавно вошедший в состав охранной группы. Таким образом, премьер собственными руками фактически лишил себя сколько-нибудь надежной защиты, что до крайности облегчило задачу будущего убийцы.
Конечно, губернаторы, жандармские управления и местные охранные отделения делали всё возможное для обеспечения безопасности председателя Совета министров, но, во-первых, квалификация местных охранников была ниже, чем у столичных коллег, а во-вторых, Столыпин сознательно старался избегать усиленной охраны вокруг себя. Избегал, хотя в отношении него было совершено за время руководства правительством, по разным данным, от десяти до восемнадцати покушений.
Дело тут не только в безусловной личной храбрости Столыпина, вызывавшей нескрываемое уважение даже у революционеров. Примеры ее мы ранее неоднократно приводили, но всё-таки расскажем еще о двух случаях. Будучи саратовским губернатором, в разгар антиправительственных беспорядков Столыпин вышел один навстречу готовой крушить всё вокруг демонстрации. Во главе ее шел мужик огромного роста с суковатой дубиной в руках. Поняв, что именно он является наиболее опасным, Столыпин со словами: «Подержи-ка, братец, неудобно в ней» — сбросил ему на руки шинель. И только что кричавший об убийствах ражий детина почтительно взял шинель и понес ее за губернатором.
Этот случай стал широко известен, как и поведение Столыпина во время взрыва на Аптекарском острове. Тогда, несмотря на то, что он сам чудом избежал смерти, его дочь и сын были ранены, а вокруг были трупы погибших и куски разорванных тел, премьер оставался на месте и помогал спасать раненых.
Пренебрежение необходимыми мерами охраны объяснялось не в последнюю очередь и полуфаталистическим настроем Петра Аркадьевича, считавшего, что «всё в руках Божьих» и не слишком верившего в земную защиту от убийцы. О мистическом предвидении заставляет задуматься завещание Столыпина, в первых строках которого было написано: «Я хочу быть погребенным там, где меня убьют». Глава правительства, видимо, предчувствовал не только свою насильственную смерть, но и то, что она произойдет не в столице.
Думается, можно смело предположить, что подобное настроение обреченности сыграло весомую роль в дальнейших трагических событиях.
Как ни удивительно звучит, но министр внутренних дел был убежден, что для него большая опасность исходит изнутри, чем извне. Или, другими словами, он считал, что опасны не деморализованные революционеры, а враги во власти, которым были ненавистны волевой глава правительства и его политический курс. Премьеру было прекрасно известно, что многие высшие сановники чрезвычайно опасаются усиления его власти и постоянно муссируют тему о неких «диктаторских устремлениях» и намерении «оттеснить самодержца на задний план». И если левые ненавидели Столыпина за подавленную самыми жесткими мерами революцию, то многие правые, как мы уже писали, считали крайне опасной для трона его аграрную реформу.
Столыпин неоднократно говорил ставшему одним из его немногих преданных сторонников в Думе Шульгину (что, учитывая последующие события, звучит как мистическое предвидение): «Вы увидите, меня как-нибудь убьют, и убьет чин охраны».
Интересно свидетельство и Извольского, которому глава правительства нередко доверял свои самые сокровенные мысли и ощущения: «Любопытно отметить, что, встречая опасность с удивительным мужеством и даже временами бравируя ею, он всегда имел предчувствие, что умрет насильственной смертью. Он мне говорил об этом несколько раз с поразительным спокойствием».
Однако, возможно, дело не столько в предвидении, сколько в трезвом понимании ситуации. Министр осознавал, что лишь в незначительной мере контролирует аппарат политической полиции с его управляемой агентурой в террористических организациях. Практикой же как того времени, так и всей позднейшей истории было использование спецслужбами (или отдельными группировками влияния в них) террористических организаций для устранения соперников во власти.
Столыпину была ясна подобная практика из совсем недавнего прошлого. Трудно сказать, что он думал по поводу убийств БО ПСР наиболее сильного своего предшественника на посту главы МВД фон Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Однако премьер не мог не размышлять — как осуществление этих террористических актов стало возможно при наличии «Раскина» и не стали ли они результатом использования «втемную» кем-то весьма влиятельным БО для достижения собственных целей.
Но вернемся к вопросу организации системы охраны во время киевских торжеств… Если охрана премьера находилась в его собственных руках, то для обеспечения безопасного пребывания царской семьи в Киеве были задействованы огромные силы полицейского аппарата.
При этом на одно обстоятельство в организации системы охраны нельзя не обратить внимания. Как правило, за организацию охранных мероприятий при приезде царя отвечали местные губернаторы. Хотя бывали прецеденты, что систему охраны перепоручали представителю МВД, но это касалось только небольших губерний, где не было достаточных собственных полицейских сил, что никак не могло относиться к киевскому, подольскому и волынскому генерал-губернатору, обладавшему огромными полномочиями и возможностями.
Поэтому никто не сомневался, что полномочия по организации охраны будут предоставлены генерал-губернатору Федору Федоровичу Трепову. Однако царь принял беспрецедентное решение — в вопросах организации охраны подчинить генерал-губернатора товарищу министра внутренних дел и командиру ОКЖ генерал-лейтенанту Павлу Григорьевичу Курлову. Решение было принято царем без ведома министра внутренних дел, который был просто поставлен перед фактом, что не мог не воспринять как личное оскорбление. Но если Столыпин не захотел устраивать демарш по этому поводу, то Трепов не был настолько сдержанным — он демонстративно подал в отставку, и премьеру пришлось, во избежание громкого скандала перед началом киевских торжеств, его успокаивать. В письме генерал-губернатору он неубедительно пытался оправдать высочайшее решение, неправильность которого для него самого была очевидна. По его словам, назначение Курлова ответственным за охрану в Киеве «вызвано исключительно объединением мер по охране драгоценной жизни Государя Императора, ввиду командирования с этой целью как чинов различных ведомств, так и чинов полиции из других городов».
