Гирс в своих рукописных воспоминаниях (хранящихся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета) подробно описал, насколько на ипподроме была близка смерть от Столыпина, как, впрочем, не исключено, и от так тщательно охраняемого самодержца: «После проводов Государя ко мне подошел Начальник Киевского охранного отделения подполковник Кулябко и обратился со следующими словами: "Сегодня предстоит тяжелый день; прибыла в Киев женщина, на которую боевой дружиной возложено произвести террористический акт в Киеве; жертвою намечен, по-видимому, председатель Совета министров, но не исключается попытка Цареубийства, а также и Министра Народного Просвещения Кассо"… Я спросил Кулябко, что он предполагает делать, если обнаружить и арестовать террористку не удастся. На это он ответил, что вблизи Государя и Министров он будет все время держать своего агента-осведомителя, знающего террористку в лицо. По данному этим агентом указанию она будет немедленно схвачена (Кулябко не только нарушает инструкцию о категорическом запрещении использовать секретных сотрудников с целью охраны, но и не стесняется об этом сообщать! Он настолько был уверен в безнаказанности? — Авт.)…
В пятом часу начался съезд приглашенных на ипподром… Незадолго до 5 часов прибыл председатель Совета министров, и я встретил его на условленном месте… я услышал, как возле меня что-то щелкнуло, я повернул голову и увидел фотографа, сделавшего снимок со Столыпина. Возле фотографического аппарата стоял человек в штатском сюртуке с резкими чертами лица (Богров. — Авт.), смотревший в упор на министра. Я подумал сначала, что это помощник фотографа, но сам фотограф с аппаратом ушел, а он продолжал стоять на том же месте. Заметив находившегося рядом Кулябко, я понял, что этот человек был агентом охранного отделения, и с этого момента он уже не возбуждал во мне беспокойства».
Трудно прокомментировать тот факт, что для доступа на мероприятия с участием высочайших особ было установлено 26 (!) категорий пропусков, выдававшихся после строжайшей проверки, но начальник охранного отделения сам подводит убийцу к премьеру.
Из рассказа губернатора очевидно, что Богров имел полную возможность на ипподроме совершить покушение на Столыпина (впрочем, как и на императора) и никто в этом ему помешать бы не успел. Почему он опять не выстрелил? Не принял окончательного решения? Или кто-то другой тогда еще не принял окончательного решения?
Есть и другое объяснение его бездействия. Он явно был уверен, что будет арестован, и всё время ожидал действий со стороны охранного отделения.
Дело в том, что днем у него на квартире произошло событие, которое должно было полностью разоблачить перед охранниками все невероятные нагромождения лжи «Аленского». По невероятному совпадению писарь охранного отделения Сабаев был кумом (и, видимо, не только кумом) служанки Богровых и в этот день зашел к ней в гости (ему нужно было срочно перезвонить в охранное отделение, чтобы семье Косткжа отнесли домой пропуска на ипподром). Как он потом свидетельствовал на допросе: «Зайдя в квартиру Богровых, где служит моя кума, я застал ее на кухне и, осведомившись, что в квартире находится один "молодой барин" (родители Богрова все эти дни были в отъезде. — Авт.), просил разрешения пройти к телефону. Кума мне охотно это разрешила, и я, пройдя несколько комнат и никого в них не встретив, подошел к телефону, снял трубку и, как полагается, громко назвал номер телефона Киевского охранного отделения. Дверь из комнаты, к которой я стоял спиной, отворилась, кто-то громко произнес: "Из нашей квартиры с охранным отделением разговаривать нельзя!" Я быстро обернулся и увидел в дверях комнаты человека, которого я знал как секретного сотрудника охранного отделения под кличкой Аленский (нельзя еще раз не отметить порядки Кулябко, у которого даже писари знали секретных сотрудников и их псевдонимы. — Авт.), которому за день или два перед этим я — бывши дежурным по охранному отделению — поздно ночью отворял двери и впускал его для свидания с подполковником Кулябко. Что сотрудником Аленским является Богров, я не только не знал, но и не предполагал. Аленский, в свою очередь, видимо, узнал меня и, быстро хлопнув дверью, скрылся в своей комнате. Я же настолько растерялся от этой неожиданной встречи с секретным сотрудником, что положил трубку телефона на место, быстро прошел в кухню и, не задерживаясь у кумы, ушел домой».
Дальнейшие события должны были развиваться следующим образом. Наблюдавшие за квартирой филёры обязаны были немедленно доложить Кулябко о визите Сабаева, а первый обязан был сразу же вызвать писаря к себе. Тогда бы неминуемо выяснилось, что никакого «Николая Яковлевича» на квартире у Богрова нет, что, в свою очередь, обязательно повлекло бы за собой арест агента-дезинформатора.
Видимо, именно так и представлял дальнейшие события деморализованный неожиданной встречей с сотрудником охранки Богров, что ясно следует из показаний служанки, описавшей его состояние после встречи с Сабаевым: «После того как Сабаев ушел, я часто заходила из кухни в комнаты и заметила, что наш "молодой барин" был чем-то очень расстроен. Раньше я его таким не видала. Он выходил из своей комнаты, подходил к окнам, выходящим на улицу (явно ждал ареста. — Авт.), шумел бумагой в своей комнате и рвал ее (уничтожал компрометирующие документы перед арестом. — Авт.)».
Но ни малейшей реакции Кулябко на визит своего служащего в квартиру Богрова не было! И можно полностью исключить неисполнительность филёров, которые к этому времени контролировали все подходы к квартире и понимали чрезвычайную важность порученной работы. Они не могли не видеть Сабаева (за квартирой следили сразу 15(!) филёров) и не могли не доложить начальнику охранного отделения о таком экстраординарном событии. Почему он не отреагировал? Логично предположить, что Кулябко не вызвал Сабаева для объяснений потому, что понимал — тогда он обязательно получит информацию об отсутствии в квартире посторонних и игра закончится. А, видимо, этого подполковник и лица, стоящие за ним, категорически не хотели.
Когда Богров понял, что приход Сабаева минул для него без последствий и ареста можно не опасаться, события закономерно и стремительно двинулись к трагическому финалу.
Возникает очередной вопрос. Если даже предположить, что все руководители охраны в Киеве не видели очевидных вещей, не понимали, что Богров примитивно и неумело лжет, то и тогда они поступали алогично. Согласно полученной информации, в Киев прибыла группа опаснейших террористов и их дальнейшие действия неизвестны и непрогнозируемы. Исходя из этого, следовало немедленно арестовывать «находившегося у Богрова» «Николая Яковлевича». Вместо этого охранники пассивно ждут развития событий, рискуя тем, что в любой момент может произойти покушение (не исключено, что и на царя). Об этом, например, недоуменно спрашивали Спиридовича в апреле 1917 года в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, и неубедительность оправданий бывшего начальника Охранной агентуры бросается в глаза:
«Председатель. Но когда Вам рассказывали, что приехала организация, что она сидит в комнате Богрова, не выходит и потому ее нельзя взять, — как Вам, опытному лицу охраны, не показалось это бабьими сказками? Ведь Вы отлично знаете, что в тысячах случаев организацию брали в той комнате, где она сидит, что если организация не выходит на улицу, то это отнюдь не является в глазах охраны препятствием к тому, чтобы ее арестовать, потому что на улице как раз может разбежаться, а тут ее можно захватить наверняка.
