Голицын был бессменным председателем Попечительного совета заведений общественного призрения, Тюремного комитета, Комитета о просящих милостыню, главным попечителем Дома трудолюбия, Практической коммерческой академии, Земледельческой школы. Он содействовал открытию Градской (1828), Глазной (1826) и Детской (1842) больниц, учредил Комитет о торфе, борясь с варварским истреблением лесов в Московской губернии, покровительствовал школе пчеловодов, возглавлял и участвовал в ученой работе Московского общества сельского хозяйства. По его инициативе и его иждивением началось издание монументального труда «Памятники московской древности».
Запомнился светлейший князь москвичам и в тяжелые годы, в 1831-м, когда город посетила холера, и в 1834-м, когда в течение двух месяцев город неустанно истребляли пожары. И в тот и в другой раз Голицын сумел сохранить в Москве тишину и спокойствие, помочь жителям противостоять эпидемии и стихии.
1840 год принес городу новое бедствие — голод. Запасы хлеба истощались, цены возвысились до 45 рублей за куль, подвозу не ожидалось.
Светлейший князь пригласил к себе первостатейных купцов:
— Господа, перед нашими глазами люди начали умирать от голода. А что впереди? Хлеба хватит только до февраля. Предлагаю собрать взаймы капитал, скупить хлеб на Волге и продавать его без барышей. Я беднее вас, господа, у меня налицо 70 тысяч ассигнациями, и из них 60 тысяч я даю взаймы Москве.
И он положил деньги на стол. Рахмановы, Куманины, Алексеевы и другие московские негоцианты без лишних слов подходили к столу и клали подписки о своем вкладе. Сумма оказалась для тех лет весьма значительная — 1 миллион 300 тысяч рублей. Капитал за год обернули два раза, цены упали до 22 рублей за куль, губерния и столица были спасены. Когда голодный год миновал, капиталы вернулись к хозяевам, а князь за свою инициативу получил титул светлейшего.
Странный он был человек, с детских лет воспитывавшийся за границей (в Страсбурге, Париже, Лондоне, Риме, Вене), он искренне любил свою родину. Михаил Погодин, известный своим панславизмом, даже подчеркивал, говоря о Голицыне, что, «несмотря на иностранное свое воспитание (единственный его недостаток), он остался в душе чистым русским».
В двадцать три года под знаменами Суворова князь Голицын брал Прагу, за что получил первую награду — Георгиевский крест. Воевал в Пруссии, Финляндии. Участвовал в сражениях при Бородине, Тарутине, Красном. В 1820 году он окончил военное служение и занялся мирным делом, управляя древней русской столицей.
Воспитанный в духе французского либерализма (даже камни таскал от Бастилии во время ее штурма и разрушения), с лорнетом в руке, не умеющий толком писать по-русски, да и говорить предпочитавший по-французски, охотник до дамского общества, он был в чести и у патриархальных купцов, и у строгого аскета митрополита Филарета, и у любимца москвичей князя Сергея Михайловича Голицына. Почему?..
Может быть, потому, что, по словам служащего его канцелярии, «не понимал зла, оно было для него недоступно. Князь из-за этого и в театр-то ездил редко, особенно не любил трагедий и драм».
Голицын вставал в 5 или 6 часов утра и еще лежа распечатывал подоспевшие за ночь бумаги, пил чай и читал доклады. В 9 часов одевался и около десяти принимал правителя своей канцелярии и других близких помощников. В 12 часов в приемной зале встречался с московскими начальниками и другими лицами, имеющими надобность до него. Потом ездил с визитами, осматривал войска, ревизовал присутственные места. Пообедав в семейном кругу, вновь принимал приближенных и до часу-двух ночи, если более никуда не выезжал, занимался бумагами. Итак изо дня в день, из года в год.
Может быть, его любили за сановитость, близость к царю, за чувство превосходства перед петербургскими государственными деятелями. Как-то из Северной столицы министр внутренних дел прислал чиновника ревизовать московские надворные суды. Когда чиновник прибыл доложить о своей миссии Голицыну, тот велел позвать обер-полицмейстера Цинского:
— Понаблюдайте, чтобы этот господин в 24 часа выехал из Москвы. Пока князь Голицын здесь, никто Москвы ревизовать не будет.
Может быть, за величавую осанку, кроткий голос, улыбку, добродушие так любили его люди разных сословий. Генерал от кавалерии, кавалер всех российских и многих иностранных орденов, при всей своей военной выправке, деловитости и французском либерализме, он был русским барином, любившим отдыхать в обществе друзей и литераторов, председательствовать на торжествах и ученых заседаниях, быть окруженным почетом и уважением.
Умер светлейший князь Дмитрий Владимирович в Париже после двух операций в понедельник на Святую Пасху 1844 года, в самый, по народному поверью, блаженный для кончины день. Перед смертью несколько раз спрашивал врача: «Не правда ли, мы возвратимся в Москву? Вы меня здесь не оставите?»
По славной дороге 1812 года, мимо Красного и Бородина возвращался он в гробу в свой город, чтобы найти вечный покой в Донском монастыре.
В час брани наводил он страх на вражий стан, В дни мира был блюстителем закона. Был верным, преданным слугой царя и трона И ангелом-хранителем граждан!
Долг велит ехать. Врач Матвей Яковлевич Мудров (1776–1831)
Мир праху твоему, муж, принесший столько пользы соотечественникам своим! Пока существовать будет Москва, имя Мудрова не придет в забвение. Пока мы будем любопытны о медицине, об успехах ее, дотоле будем признательны к заслугам Мудрова.
«Вестник естественных наук и медицины», 1831 год
Родился знаменитый московский врач в бедной и многодетной семье священника Вологодского девичьего монастыря, большого знатока латинского, греческого и еврейского языков. Отец любил врачебную науку и почитал за долг исцелять не только душу, но и тело бедных, обращавшихся к нему за помощью. Отправляя Матвея учиться в Москву, Яков Иванович перекрестил сына медным крестом, который и подарил ему вместе с чайной фаянсовой чашкой и двадцатью пятью копейками медных денег.
— Вот, друг мой, все, что могу уделить тебе, — поправляя на сыне котомку, напутствовал его в долгий путь отец. — Ступай учись, служи, сохраняй во всем порядок, будь прилежен к добрым делам, помни бедность и бедных. Этим ты утешишь отца с матерью.
Вскоре, в 1795 году, Матвей Мудров был произведен в звание студента и на публичном торжественном собрании получил из рук куратора Московского университета, известного поэта Хераскова, шпагу.
Окончив медицинский факультет, молодой врач в течение пяти лет усовершенствовал свои знания в университетах Берлина, Парижа, Бамберга, Геттингена, Вены. Вернувшись в Москву, он начал преподавать в родном университете и завел частную практику. Ежедневно перед его домом стали собираться московские мещане и крестьяне окрестных деревень, пришедшие за врачебной помощью. Своим бедным, по завету отца, сын отдавал то, что получал от своих богатых.
Матвей Мудров подметил, что медицина на Руси издревле — народная, благотворительная, а в Москве и Петербурге лекари-иностранцы сделали ее одной из самых высокооплачиваемых профессий. Врач стал предметом роскоши, доступной лишь избранным. Необходимо было вернуть медицине ее былое значение, воспитать в России собственных бескорыстных и трудолюбивых врачей.
