Попробуем набросать портрет того же человека, но без литературных завитушек и снобистского взгляда на тех, кто вышел в люди «из-за стойки питейного заведения».
Петр Ионович Губонин родился в 1828 году в крепостной крестьянской семье в деревне Борисово Коломенского уезда Московской губернии и с малых лет был «под рукой» у отца, служившего подрядчиком по каменным работам. В 1845 году поступил десятником к купцу Русанову, работавшему на сооружении Брестского шоссе. С 1848 года начинает самостоятельную деятельность по постройке каменных мостов Московско-Курской железной дороги. Обратив на себя внимание отличным знанием дела, он во время железнодорожной горячки 1860-х годов добросовестно выполняет подряды по строительству Орловско-Витебской, Грязе-Царицынской, Лозово-Севастопольской, Уральской, Горнозаводской, Прибалтийской железных дорог. Огромные средства, нажитые постройкой железных дорог (около 20 миллионов рублей), толкнули предприимчивого купца вложить их в другие предприятия. Он — один из основателей Брянского и Коломенского машиностроительных заводов, учредитель Волжско-Камского коммерческого банка, «Северного страхового общества», Бакинского общества по разработке нефти. Занимаясь в обширных размерах соляным делом, явился инициатором постройки Баскунчакской железной дороги. Приобрел колоссальные угольные копи в Голубкове Екатеринославской губернии и громадные каменоломни близ Подольска.
«Глядя на Губонина, — вспоминал К. Скальковский, — с его красивой, чисто русской наружностью, красивыми оборотами русской речи «себе на уме» и мягкими манерами, мне становилось ясно, как бояре или дьяки московской России XVI и XVII столетий без малейшего образования, кроме грамотности, заимствованной у пономаря или из чтения рукописных переводов нескольких книг византийских церковных писателей, решали с успехом важнейшие государственные дела, искусно вели дипломатические переговоры и лицом в грязь не ударяли даже при утонченном дворе Людовика XIV».
А как же обстояли дела с «личным карманным гешефтом», на который намекает В. Михневич?
В Крыму Губонин приобрел имение Гурзуф, где выстроил шесть гостиниц для лечебных целей, великолепный храм (ныне уничтожен) и где положил начало русскому виноделию (ныне приходит в упадок).
В Херсонесе, близ Севастополя, соорудил грандиозный храм над купелью апостола русской земли, святого князя Владимира.
В Петербурге, состоя старостой Петропавловского и Казанского соборов, богато украсил их изнутри, обновил иконостасы и церковную утварь.
В Москве положил начало Комиссаровскому техническому училищу, постоянно делал богатые вклады в свой приходской храм святой Параскевы, что на Пятницкой улице (ныне на его месте вестибюль станции метро «Новокузнецкая»), соорудил гранитные лестницы вокруг храма Христа Спасителя, террасы, спускающиеся к Москве-реке, и набережную.
Он являлся одним из крупнейших жертвователей общества Красного Креста, казначеем Арбатского попечительства о бедных, состоял членом десятков других благотворительных обществ. Молодые образованные люди, приезжавшие в Москву «искать места», находили в нем своего ходатая и наставника.
Как предоброго человека характеризует Губонина князь Д. Д. Оболенский, вспоминая, как тот неоднократно помогал людям, служившим у него. Так, одного приказчика, растратившего чуть ли не десять тысяч его денег, Губонин велел оставить без преследования, говоря: «Бог с ним, я ему обязан. Когда я женился, он мне жилетку взаймы дал — нечего было надеть к свадьбе».
В 1870-х годах имя Губонина гремело по всей России, особенно в Москве. Говорили, что Первопрестольный град стоит на трех китах: административном в лице генерал-губернатора князя В. Долгорукова, артистическом — виртуозного пианиста Н. Рубинштейна и денежном — действительного тайного советника П. Губонина. Богатство последнего повлекло за собой чины и звания, потомственное дворянство, почет. Но Губонин продолжал ходить «в картузе и сапогах бутылками, а звезду надевал на длиннополый сюртук». Русская одежда не мешала ему с уважением относиться к европейскому прогрессу и, побывав за границей, на вопрос, что более всего его поразило в западных краях, он ответил: «Как богато живут там мужики».
Всю свою жизнь он работал не покладая рук в надежде, что и в России простолюдин, трудясь плодотворно и профессионально, будет жить богато.
Исследователи древностей. Археологи и коллекционеры граф Алексей Сергеевич Уваров (1825–1884) и графиня Прасковья Сергеевна Уварова (1840–1925)
Да будет потомкам явлено…
Летописец XVII века
Чем должен увлекаться богатый граф, у которого только в одном имении Поречье Можайского уезда живет 16 тысяч крестьян? Если следовать общепринятому шаблону, то балами, зваными обедами, картами, путешествиями «на воды». Ну а если у него к тому же и отец, и дед были известными министрами, обласканными царями? Службой в гвардейских полках или другой привилегированной деятельностью, позволяющей ежедневно находиться среди своих — постоянно толкущихся при императорском Дворе, что позволяло быстро скакать вверх по служебной лестнице.
Граф А. С. Уваров, закончив в 1845 году историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, так и поступил. Он более десяти лет прослужил чиновником при Кабинетах их величеств императоров Николая I и Александра II, но карьеры, как ни странно, так и не сделал. С 1857 года он поселился в Москве, назначенный на должность помощника попечителя Московского учебного округа. Чем же таким крамольным занимался граф, что при своем богатстве и обширнейших связях с сильными мира сего не сумел «выбиться в люди», то есть дослужиться до генерал-адъютанта или, на худой конец, до посла в одном из просвещенных европейских государств?
«Для Уварова, по его происхождению, связям и общественному положению, — утверждал директор училищ Смоленской губернии Д. А. Корсаков, — открывалась широкая дорога высокого служебного положения, высочайших почестей и отличий. Но он выбрал узкую — изучение российских древностей».
Граф, его сиятельство, чей род был внесен в пятую часть дворянских родословных книг, стал археологом, человеком низкой профессии уже потому, что ее представителей в России звали простонародными словами древники, старинщики, ветховщики, ветухи. Зародилась археология в России, как и в других странах, благодаря энергии, знаниям и любви к древностям отдельных лиц, собиравших и сохранявших для потомков старинные монеты, церковные ценности, древние орудия охоты и труда. Но большинство их соотечественников, по недомыслию, а иногда и по злобе к просвещению, бросали в печку старинные манускрипты и предметы быта своих предков, замалевывали церковные стены с древнейшими фресками, переделывали старинные палаты и храмы в соответствии со вкусом своего времени. Лишь 13 февраля 1718 года император Петр I издал указ о назначении вознаграждения за «старые вещи», найденные «в земле или воде». Их должны были помещать в Петербурге в Кунсткамеру или Академию наук, а в Москве — в Оружейную палату, на Конюшенный и Казенный дворы, в Мастерскую палату. Но еще долго правительство из «старых вещей» привлекали главным образом лишь серебро и золото, которые можно было переплавить в новые деньги.
