Церквушку-развалюшку решил снести, дабы, случаем, людей в ней не угробить, так опять конфуз — сносись с митрополитом и испрашивай его согласия. А это все бумаги, бумаги, бумаги, и конца-краю им не видно. Хотя бы одного канцеляриста на восемьдесят рублей в год добавили. Нет же, молчит Петербург, копейки у них не допросишься, а сами воруют миллионами. Бедная государыня, кто тебя окружает!
Князь подошел к столу, со страхом и ненавистью покосился на стопку бумаг, подготовленных копиистами на подпись, и ласково вынул из походного ларца, сохраняемого с молодечества, доставленный на днях указ Екатерины.
Эта драгоценная бумага должна изменить его жизнь. Пора показать себя достойным лучшей участи, чем прозябание в здешней грязи и мужицкой сутолоке. Пора перебираться в Петербург, к высочайшему двору, и лицезреть приличную публику.
Давно лелеял Александр Александрович мечту выказать особое усердие государыне, но подходящего случая не представлялось. Теперь же: «Взять под присмотр и допросить». Донести «обстоятельно и немедленно». Видать, большим злодеем оказался этот Новиков. А прикидывался агнцем: «Дружеское ученое общество» завел, буквари печатал, студентов на свой кошт за границу посылал. Теперь-то ясно, чему они в чужих землях учились. Государынин курьер как анисной водочки накушался — размяк, разоткровенничался. Шведского короля, сказывал, якобинцы на днях прирезали. Из Парижа с той же целью четверо лиходеев в Петербург отправились, да их на границе перехватили. У нас не побалуешь! Еще под большим секретом намекнул, что московские мартинисты тоже затевают на государыню покушение и уже жребий меж собой бросили — кому исполнять злодейство. Может, и привирает курьер-то, чего только с анисной не наболтаешь, но мартинистская зараза повсюду расползлась — и в университете, и в церкви, и даже среди купцов. Золото они, верные люди сказывают, из глины добывают и каменщиками друг друга кличут. Нечто вроде монашеского ордена, но не с Богом, а с дьяволом якшаются — фармазоны! Из Берлина к ним приказы идут. Там, оказывается, главнейшая ложа…
И тут князь остолбенел от догадки: этот Новиков-то и вытянул жребий.
Прозоровский отыскал его послужной список, подготовленный секретарем канцелярии Олсуфьевым, и взялся за изучение с виду обычных фраз, надеясь отыскать зацепочку.
Родился в 1744 году под Москвой, в селе Авдотьино. Новиковым кличут от новика — новобранца. Прозоровский с чувством удовлетворенного превосходства усмехнулся — его род шел от Рюрика, от князей Ярославских, получивших прозвание по родовому поместью Прозорово.
Что тут дальше?
Учился в гимназии при Московском университете. Давно пора этот рассадник вольнодумства поприжать.
Курс не кончил и уволен за нехождение в класс. Надо проверить, может, и другие провинности были.
В 1762 году поступил на службу в Измайловский полк. В гвардию попал, а вышел в отставку — смешно сказать! — армейским поручиком.
Служил секретарем комиссии по составлению «Нового уложения». На должность хорошую пристроился, нет бы признательным быть — ему бунт подавай.
Издавал журналы «Трутень», «Пустомеля», «Живописец», «Кошелек», «Детское чтение», «Городская и деревенская библиотека», «Утренний свет», газету «Московские новости». Пустое занятие. У меня офицеры любили переписывать статейки из его журнальчиков. Я раз глянул — «бедность и рабство повсюду», «жестокосердный тиран, отьемлющий у крестьян насущный хлеб» — и запретил впредь заниматься вредным баловством.
Снял в аренду на десять лет Университетскую библиотеку, где напечатал сотни книг, тиражи которых достигали нескольких тысяч экземпляров. Всю Россию ересью накормил.
Открыл книжные лавки в десятках городов и сел. Что хочет, то и творит, и никто не остановит.
С товарищами-масонами Иваном Тургеневым, Иваном Лопухиным, покойным профессором Шварцем, братьями князьями Трубецкими открыл в Москве на свое иждивение библиотеку-читальню, больницу и аптеку для бедных, народное училище. Ну откуда у людей столько лишних денег? Не иначе как фальшивые печатают.
По повелению императрицы в январе 1786 года испытан в вере и помыслах архиепископом Платоном, который доносил государыне о своей мечте, чтобы «во всем мире были христиане таковые, как Новиков»…
Князь запнулся, не зная, как съязвить по поводу последней фразы. Он недолюбливал московского пастыря за строптивость и вольнодумство, но верил в его честность и прозорливость. Князь молча, без комментариев вновь перечитал послужной список с начала до конца и вовсе закутался: Новиков уже не казался злодеем. Тогда он схватил указ императрицы, нашел нужные слова о делах Новикова: «…колобродства, нелепые умствования и раскол скрываются».
«Экой тонкий плут этот злодей», — подивился Прозоровский и порадовался за себя, что решительно начал следствие, не погружаясь в бумажную кутерьму.
Еще позавчера князь послал верного человека купить на Спасском мосту «Историю об отцах и страдальцах Соловецких» — раскольничье сочинение, тайно, как доносит императрица, напечатанное и распространяемое Новиковым. Верный человек принес с десяток староверческих книг, продававшихся в московских книжных лавках, но нужной среди них не оказалось. «Давно распродали», — извинялись сидельцы.
«К этому новику с флангов не подступишься, он, видать, настороже», — еще тогда догадался Прозоровский и решил действовать четко и стремительно, дабы — как тогда через Днестр — опередить врага и нежданно-негаданно нанести сокрушительный удар.
Вчера утром операция началась — жандармы по его приказу обыскали все книжные лавки города. В каждой хоть что-нибудь предосудительное да нашлось. Лавки опечатали, а хозяев взяли под стражу. Но без переполоху не обошлось. На Сухаревке побили двух жандармов, поползли слухи о холере, кликуши порочили государыню и предвещали скорый конец света.
Пока весть о начале решительных действий против мартинистов не достигла Авдотьина и Новиков оставался в неведении, что он разоблачен, Прозоровский спешно послал за ним майора князя Жевахова — на удивление исполнительнейшего человека — с двенадцатью гусарами при унтер-офицере и капрале.
Вечером того же дня, на балу по случаю дня рождения императрицы, князь Прозоровский внимательно присматривался к московской публике, ловил на себе косые взгляды, встречал пренебрежительные ухмылки и в который раз убедился — повсюду мартинисты, каждого второго надо хватать — и в тюрьму, в ссылку, в каторгу. Скоро, скоро! До мартиниста Радищева добрались, теперь Новиков, а немного погодя и остальным крышка!
Князь подозвал верного человека и попросил узнать, над чем так весело хохочут за карточным столом вместе с немчиками князья Волконские и Трубецкие…
Оказалось, пересказывали письмо к государыне покойного Григория Потемкина по поводу назначения его, Прозоровского, главнокомандующим Москвы: «Ваше императорское величество выдвинуло из вашего арсенала самую старую пушку, которая непременно будет стрелять в вашу цель, потому что своей не имеет. Только берегитесь, чтобы она не запятнала кровью в потомстве имя вашего величества!»
