Много толков и споров вызвало, правда, толкование слова «хозяин», но последовавшие вскоре дополнительные тексты аналогичных обращений к населению, где это слово определенно уже трактовалось как выборная, общепризнанная народная власть, охладили значительно одних и успокоили других.
В ночь на 24 мая обновленная, реорганизованная армия перешла в решительное наступление, веря, что идет не на безумное, заранее проигранное дело, а ради спасения Родины, во имя самой, быть может, мировой цивилизации, поддержка которой ей, во всяком случае, обеспечена не в одних только платонических комплиментах визитеров из Парижа.
С этой уверенностью тысячи молодых, цветущих жизней ринулись неудержимо вперед через валы древнего Перекопа и Сивашские озера.
Дальше предоставляю место своим дневникам.
Первая поездка (23 мая – 20 июня 1920 г.) Выход из Крыма
В 10 часов утра опубликовано официальное сообщение о взятии Мелитополя.
В полдень узнал о серьезной нашей неудаче в районе Новоалексеевки.
Отряд красных атаковал внезапно это селение, занятое Чеченской бригадой генерала Ревишина. Штаб бригады частью изрублен, частью увезен на автомобилях во главе с самим Ревишиным. Двое его сыновей-мальчуганов хотели сесть с отцом в автомобиль, но красные их выбросили, спаслось лишь 7 человек. Положение восстановлено только сейчас.
Дроздовцы и марковцы продолжают нести очень серьезные потери. По сведениям из штаба корпуса Кутепова, корпус за три дня наступления потерял до 23 % своего состава. Кроме того, мы потеряли 4 бронеавтомобиля, компенсировав, впрочем, эту потерю хорошим, исправным бронепоездом, захваченным Слащевым.
До вечера – упорные бои.
В 4 часа дня Главком уехал в своем составе в Севастополь. Ставка осталась. За Главкома – Шатилов.
Вечером ротмистр С., Ал. К. и я вспоминали, в связи со слухами о шпионаже в ставке, историю «Строев – генеральный штаб – ротмистр князь К.».
Еще из эпохи Деникина и Тихорецкой.
Узнал любопытные подробности: оказывается, свыше 80 % офицеров генерального штаба действительно на службе у советской власти. Строев был у них авиоглавом. Опустился он под Тихорецкой в наше расположение, несомненно, по ошибке, так как наши «акции» в те дни с неудержимой быстротой катились уже к Новороссийску и никаких надежд на исправление дел у Строева быть не могло.
Да и он сам не скрывал происшедшей ошибки. Несмотря на это, когда его привели в поезд Ставки и ввели в вагон оперативного отделения, некоторые офицеры Генштаба (коллеги, кажется, по выпуску) встретили его оживленными восклицаниями, а капитан Г. даже бросился ему на шею. Делу был придан такой вид, будто Строев опустился к нам нарочно.
Ротмистр князь К. (офицер для поручений при генерале Деникине), ошеломленный происшедшим, допустил несколько очень резких выражений по адресу Генштаба. Об инциденте доложили генералу Деникину, указав, что Строев опустился нарочно. Генерал Деникин тотчас же уволил 70-летнего князя К. без прощения. Позже вина Строева была доказана.
…Договорились до того, что и теперь в Ставке «что-то неладно». История с ревишинской бригадой очень подозрительная, хотя могло выдать само население. Чеченцы с места в карьер принялись за старое – за грабежи.
2 час. дня. Радио о занятии красными Киева. Скверно дело. Если у поляков так пойдет дальше, то… стоило ли нам выходить из Крыма?.. Полное «аннулирование» наших успехов; повторение прошлогодней истории, когда думали соединяться с Колчаком.
Вечером беседовал с нашим офицером-перебежчиком, лично известным генерал-квартирмейстеру.
Откровенно говорит, что в конечном итоге мы едва ли можем рассчитывать на победу. Слишком разогрет классовый антагонизм (у нас, конечно, пропаганды ни на полушку!), слишком велико численное превосходство.
Настроение вечером скверное. Все время в голове Киев.
Красные обстреливают Мелитополь. Безрезультатно.
Утром слушал показания наших офицеров-перебежчиков и агентов разведки, бывших у красных.
Впечатление самое безотрадное.
Говорят, никаких восстаний на юге сейчас нет (а наши газеты-то, а «Великая Россия» пекут их, что твои блины!). Об особенных насилиях над простым населением тоже ничего не слышно.
О нашей армии население сохранило везде определенно скверные воспоминания и называет ее не Добрармией, а «грабьармией». На Кубани и в Новороссийске сдалось в общей сложности 10 000 офицеров.
Почти все якобы живы. Советская власть будто бы прилагает все усилия, чтобы привлечь их на свою сторону. Многие уже служат в Красных армиях. Ведущих, впрочем, агитацию против большевиков беспощадно расстреливают.
Днем слышал опять жалобы на грабежи и бесчинства казаков. Тащат везде лошадей. Командиры частей ничего не могут поделать, хотя были даже случаи, что стреляли из револьверов.
Главком, между прочим, приказал немедленно устранять от должности командиров частей, где обнаружены бесчинства.
Главнокомандующий впервые ездил в освобожденный Мелитополь. Прибыл под вечер и со станции проехал на автомобиле в церковь. На улицах было немало народа. Многие кричали «ура», хотя большинство населения все еще не верит своему избавлению и, опасаясь возвращения красных, боится даже открыто высказываться.
Слышавшие речь Главкома, которую он произнес с паперти к народу, утверждают, что он очень резко говорил об еврейском засилии и обещал вырвать народ из рук евреев.
Утром Главком принимал главного военно-морского прокурора Ронжина и громко возмущался грабежами казаков. Главком требовал беспощадной расправы над всеми начальниками частей, не сумевшими справиться с грабителями. О полковнике Н. и, кажется, о Г. было сказано: «Повесьте их там…»
Через час был прием донского атамана. К этому времени на перроне появилась как раз группа крестьян с жалобами на донцов. Все на почве самовольных «реквизиций» коней. Разыгрывается целая трагедия. Обезлошаденные после Новороссийска донцы считают своей первейшей задачей в новом походе добыть себе коня.
Главком через хорунжего П. предложил крестьянам обратиться непосредственно к атаману. Адъютант атамана есаул Ж. долго и угрюмо читал их прошения.
