Я попытался добиться от него более полной информации, но он только добавил:
– Времени мало. Действуйте.
Сержант сильно побледнел, когда я зачитал ему полученный приказ.
– Все кончено, сержант, все кончено.
Мы собрали людей и объяснили им ситуацию. Все были ошеломлены. Но приказ есть приказ. Мы распределили оставшееся продовольствие и приступили к уничтожению передатчиков, грузовиков и фургонов – в общем, всей имевшейся в наличие техники. Мы почти закончили, когда на грузовике приехало первое подразделение русских. С оружием наперевес, но с улыбками на лицах, они приказали нам собраться в одном месте. Нам ничего не оставалось, как повиноваться.
– Где ваши офицеры? – спросил русский командир.
Я выступил вперед.
– Кто отдал приказ уничтожить оборудование?
– Я.
В полном молчании он подошел ко мне и потянулся к моему револьверу, в то время как двое его людей встали по обе стороны от меня. Я вынул револьвер из кобуры и отдал ему.
– Вы получите его... позже. А теперь следуйте за мной.
– Куда?
– В штаб. Не волнуйтесь, – добавил он с широкой улыбкой, – скоро вы будете свободны и сможете спокойно уйти. Простая формальность.
– А что будет с моими людьми? – с тревогой спросил я.
– Они тоже отправятся в штаб, только позже. Он подвел меня к грузовику. Все произошло так быстро, что я успел только помахать рукой на прощание.
– До свидания, пан лейтенант! – закричали мне вслед. – Удачи!
Глава 6
По пути в город и на улицах Львова мы встречали патрули, которые подсаживали в наш грузовик польских офицеров. Но вместо того чтобы направиться в центр Львова, мы выехали из города по одной из дорог, ведущих в восточном направлении.
– Куда вы нас везете? – спросили мы русского офицера.
– Скоро узнаете, – ответил он на этот раз без улыбки. – Не волнуйтесь.
Но как мы могли не волноваться. За нами ехал грузовик, на крыше которого был установлен пулемет. В скором времени мы догнали другие грузовики, в которых тоже ехали польские офицеры.
– Не нравится мне все это, – сказал сидящий рядом со мной капитан. – Не доверяю я этим азиатам.
Однако мой сосед слева был настроен более оптимистично.
– Вероятно, они будут нас агитировать, а потом отпустят, – заметил он.
– Пусть агитируют, против этого я не возражаю. Я больше боюсь их пуль, – откликнулся другой.
– Поживем – увидим. Возможно, они действительно пришли как друзья.
Но нам не пришлось долго ждать ответов на свои вопросы. Проехав несколько километров, мы были вынуждены остановиться из-за поломки одного из грузовиков. Наши охранники тут же спрыгнули на землю, держа оружие на изготовку.
– Любой, кто попытается бежать, будет расстрелян на месте! – объявил советский офицер.
Все стало ясно. Мы были заключенными.
Автоколонна остановилась в Винниках, в деревне, находившейся примерно в шестнадцати километрах к востоку от Львова. Восемь человек, и я в их числе, сошли с грузовика и в сопровождении охраны зашли на скотный двор. Мы наблюдали, как из свинарника выгоняли свиней, чтобы освободить место для нас. Один из польских офицеров попытался выразить протест, но удар прикладом заставил его замолчать. Делать нечего. Мы вползли в свинарник и попытались отыскать сухое место, и тут снаружи загремели выстрелы.
Боже милостивый! Они уже принялись расстреливать кого-то!
Все оказалось не так. Они стреляли по свиньям.
В свинарнике жутко воняло навозом. Нам не удалось найти ни одного сухого места, чтобы сесть, но и встать в полный рост мы тоже не могли, не позволяла высота свинарника. В щели между бревнами мы наблюдали за охраной. Солдаты резали свиней и были в прекрасном расположении духа.
Прошел примерно час. Мы уже не могли сидеть на корточках и сели на пол, в навоз. Через минуту не только брюки, но и нижнее белье полностью промокло.
Первым не выдержал капитан.
– Часовой! Часовой! – крикнул он.
Один из солдат подошел к свинарнику.
– Что надо?
– Вызовите командира! Немедленно вызовите вашего командира! – приказал капитан.
Часовой рассмеялся и отошел.
– Ты, чертов большевистский ублюдок! – заорал капитан.
Часовой развернулся, наставил винтовку на свинарник и прорычал:
– Ах ты, сукин сын! Проклятый капиталист!
Капитан прямо-таки рвался в бой, но мы все навалились на него, заставляя замолчать.
Мне трудно сказать, что больше причиняло страданий – жуткая вонь, которой пропитался каждый дюйм одежды, каждая клетка кожи, или унизительность положения, в котором мы оказались. Думаю, что и то и другое. Ночью кому-то удалось даже подремать, кто-то молился, а были и те, кто ругался до хрипоты.
Мы слышали, как ночью сменилась охрана. Рассвет, заглянувший в щели сарая, высветил восемь измученных, грязных, с красными от бессонницы глазами людей. Мы смотрели, как советские солдаты завтракали, отрезая огромные ломти хлеба, и вдыхали запах кофе, который умудрился перебить даже зловоние свинарника. Затем появилась машина, на которой приехал советский офицер, подтянутый, в великолепно сидящей на нем форме. Он вошел дом, ответив на приветствия присутствующих.
– Теперь, по крайней мере, дело сдвинется с места, – заметил один из нас.
Советский сержант в сопровождении двух солдат подошел к свинарнику и, сняв замок, открыл дверь.
– Каждый из вас должен назвать имя, ранг и подразделение, в котором служит, – объявил он.
Я был ближе всех к двери, и мое имя возглавило список. Когда все сообщили требуемые данные, сержант выкрикнул мое имя и скомандовал:
– Выходи! Выходи наружу! Ну!
Я был под охраной препровожден в дом. В комнате за столом с разложенными бумагами сидел советский офицер, недавно приехавший на машине.
– Какая от вас вонь! – Этими словами он встретил мое появление, скользнув равнодушным взглядом. Говорил он на хорошем польском языке.
– А чем я, черт возьми, могу пахнуть, если провел ночь в свинарнике? – взорвался я. – Духами?
– Но разве я вас туда поместил? – вежливо улыбаясь, спросил он.
– Тогда, по крайней мере, скажите своим людям, чтобы они разместили нас в нормальном помещении.
– Это не в моей власти, но я могу передать ваши пожелания начальнику караула, – вежливо ответил он.
– Нам не дают ни есть, ни пить.
– О, надо же. Об этом я ему тоже скажу, – пообещал офицер.
