Каждое утро на заре, будь хоть дождь, хоть ветер, она со всеми остальными членами компании вела лошадей на тренировку. Со своей стороны, она училась определять их ценность, как и ценность жокеев, которые их выезжают. Она быстро научилась правильно держаться в седле, запоминая, как десять заповедей, рекомендации Этьена: «Представь-ка себе – если ты способна на такое, – что ты держишь в руках пару драгоценных фарфоровых ваз и не можешь ни за что схватиться, чтобы удержаться». …Полстолетия спустя Коко еще будет помнить эту живописную формулу – больше даже, она находила в воспоминании о ней некое удовольствие. Она и сама давала ему рекомендации:
– Когда скачешь в дождь, закрывай один глаз! Если залепит лицо грязью, останется чем смотреть на дорогу…
В какие-нибудь несколько месяцев Коко стала замечательной кавалеристкой. Ее молниеносный прогресс произвел живейшее впечатление на Этьена и его товарищей. Что ж, у нее врожденный талант к этому спорту? Да, конечно, но к тому же еще и страсть, упорство и гордость. Она хочет сделаться лучшей, и это ей удается.
С этого времени Габриель по-настоящему становится частицей группы. Тем не менее по-прежнему оставалось одно «но». Если в Руалье приезжал в гости кто-либо из членов семьи кого-нибудь из здешних мосье, то, понятное дело, любовницы не принимали участие в торжественных обедах, даваемых в честь гостей. Бальсан и его друзья не на шутку боялись шокировать своих близких, пугались возникновения щекотливых ситуаций, могущих привести к скандалам… Нельзя сказать, чтобы им было приятно так поступать, но приходилось считаться с социальными условностями, которым никто из них не готов был объявить войну.
В подобных случаях Коко и других юных леди сажали за один стол с конюхами и жокеями. Еще одна горькая пилюля – им равным образом запрещен вход на трибуны для владельцев лошадей и других почетных гостей на ипподромах. Место Коко и ее товарок по социальному положению – среди всякого сброда: зрителей, ставящих по маленькой, поливальщиков, букмекеров, карманных воришек и их жертв и прочих толп одуревших провинциалов, словно сошедших со страниц «Ставки» Лабиша, всяких сельских сумасшедших и разных прочих блаженных…
Унизительность ситуации не всегда была слишком очевидной для Коко, даже при том, что она знавала унижение и в иных формах – и в сиротском приюте в Обазине, и в институте Богоматери. Но это только укрепляло в ней решимость – нет, не взбунтоваться, она уже трезво смотрит на вещи, – а уйти от судьбы с гордо поднятой головой.
Жизнь группы подчинялась ритму скачек на ипподроме в Компьене, но в еще большей степени – в Шантильи, в Лоншане, в Венсенне, в Мезон-Лафите, в Трембле, в Отейле или в Сен-Клу. Несколько раз в неделю уютная компания садилась на поезд до Парижа. В купе царили шутки и веселье, здесь обсуждали скачки, комментировали со Stud-book
[17] в руке породы участвовавших в состязаниях лошадей. Порою это так надоедало Габриель, что она задавалась вопросом: а она-то здесь при чем? К счастью, в купе еще играли в карты. Стелили на коленях шотландский клетчатый плед – вот вам и ломберный столик.
Время от времени случалось ездить и подальше – в Довиль, в По, в Ниццу, ибо лошади под вымпелами Этьена выступали повсюду.
Ну а когда засиживались в Руалье, жизнь текла по строго заведенному ритуалу. После завтрака на залитую солнцем террасу выносились кресла и шезлонги, предназначенные для Этьена и его друзей. Здесь читали и комментировали «Эксельсиор», «Голуа», или «Журналь». Женская половина более интересовалась светской хроникой и модой. Со страниц журналов можно было узнать, например, что «баронесса де Икс одевается в вечернее платье из мягкой розовой, расшитой золотом парчи, драпированное спереди и собирающееся в складки на крохотных ножках, обутых в туфли из сукна с золотой вышивкой», или что мадам С, «собираясь на прогулку в автомобиле, мелкими зябкими жестами кутается в шикарное атласное манто песчаного оттенка с воротником из голубой шиншиллы – этот мех сойдет разом и за соболя, и за норку. Это манто окажет своей хозяйке неоценимые услуги в час, когда заходит солнце и внезапно становится прохладно и свежо».
Подобное чтиво вызывало смех у Габриель. Всего-то дела – одеться для прогулки, а сколько кривлянья, сколько жеманства! Вся ее земная суть готова была взбунтоваться. И ведь речь идет еще о дамах света!.. А что сказать об экипировке кокоток, которой «Голуа» уделял особое внимание, описывая во всех подробностях! В своих «Портретах-воспоминаниях» Жан Кокто с тонкой иронией пишет об этом убранстве, которое обескуражило не одного соблазнителя: «Ох уж эти доспехи, латы, железные ошейники, футляры! Этот китовый ус, эти петлицы, наплечники, наколенники, набедренники, наладонники, эти корсажи, недоуздки из жемчугов, букли из перьев, перевязи из атласа, бархата и драгоценных камней, и самые настоящие кольчуги! Ох уж эти рыцари из тюля, лучей и ресниц, эти священные скарабеи, украшенные клешнями из спаржи, эти самураи в соболях и горностаях, эти кирасиры наслаждений, которые чуть свет уж кличут могучих служанок, чтобы те помогали им расфуфыриться! И затем предстают перед очами своих повелителей, точно жемчужины, не способные найти выхода из своих раковин!.. Идея раздеть одну из подобных дам явится дорогостоящим предприятием, для осуществления которого, придется набраться сил, как для переезда на новую квартиру».
Таков портрет Эмильенн д'Алансон, пожалуй, наименее карикатурной из всех ей подобных… Со своей стороны, Габриель решительно отвергала саму мысль о принадлежности к этой категории личностей. Кстати сказать, и наряды, которые носили эти дамы, ей были не к лицу. Она даже как-то попробовала примерить несколько туалетов Эмильенн перед большим зеркалом у себя в комнате… Нет, это решительно не по ней. У нее просто нет необходимых для этого физических данных. Знаменитый абрис в виде буквы «s», который так ценился нашими прабабушками, ей недоступен…
А что сказать о модном в ту пору корсете, напялив который приходилось звать крепкорукую камеристку, чтобы безжалостно стянула тебе тело?! Даже при том, что самому Пуаре захотелось облегчить данный аксессуар, эпоха по-прежнему считала его обязательным. Сама мысль о том, чтобы испытать на себе это орудие пытки, вызывала у Коко отвращение. Как-то вечером она позабавила собравшихся в салоне друзей тем, что зачитала высокопарным тоном определение идеального корсета, каковое только что откопала, перелистывая номер «Голуа»: «Чтобы силуэт женщины был по-настоящему элегантным, необходимо, чтобы корсет искусно формировал талию. Он должен прилегать точно к телу, не оказывая давления на деликатные органы („Какие органы?“ – спрашивала она невинным тоном.). Он бережет молодую женщину от усталости, причиняемой несколько волнительным повседневным существованием („Ох, ох, ох!“ – воскликнул Этьен). И наконец, он предохраняет молодую женщину от опасностей, множащихся с угрожающей скоростью вокруг ее юной красоты» (это последнее замечание потонуло во взрыве хохота).
По мнению самой Габриель, хорошо развитая мускулатура стоит любого корсета. Эту мускулатуру она уже приобрела ежедневной тренировкой по выездке. Она по многу часов проводила в седле, с наслаждением и до изнеможения объезжая Компьенский лес, где ей были знакомы все тропинки, все уголки. Уже будучи в почтенном возрасте, она призналась друзьям: «Если бы мне принесли оттуда веточку, одну только веточку… Я бы тут же узнала ее по запаху».
