Этот декор будет окружать Шанель всю жизнь – исключая 1944–1950 годы. В этом окружении она проведет немалую часть времени, а остальное она посвятит работе – созданию коллекций – у себя в студии на пятом этаже. Возвращаться в «Ритц» она будет только поздно вечером – чтобы назавтра, ближе к полудню, снова покинуть его.
* * *
Нельзя исключить, что Поль Ириб принял некоторое участие в создании декора этой квартиры, ибо его отношения с Габриель становились все более тесными. Летом 1933 года в Сен-Тропе произошла встреча Колетт (которая приобрела там виллу «Мускатная беседка» и держала магазинчик косметических товаров) с Мисей, которая сообщила ей по секрету:
– Знаешь, она выходит замуж!
– За кого?
– За Ириба. Милая, милая, это неслыханная история! Коко полюбила впервые в жизни…
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов бурный темперамент польки, но похоже на то, что Коко серьезно задумывалась о браке со своим новым возлюбленным. Однако требовалось ждать, так как Ириб официально не был разведен, а только «разъехался» со своей супругой, которая возвратилась в Соединенные Штаты. Коротая время в ожидании счастья, Ириб и Шанель любили жить в «Ла Паузе» – Ириб обожал эту удивительную виллу, сочетавшую одновременно черты обители и дворца. В письме к Жозетте Дэ, будущей переводчице «Красавицы и зверя» («La Belle et la Bete»), отправленном летом 1934 года, Поль Моран запечатлел штрих тогдашней жизни на этой вилле: «Вчера вечером я обедал у Шанель – она была так мила в своей маленькой белой курточке, как у бармена.
Проглотив последний кусок, они – Шанель, Ириб, управляющий французским бюджетом и Констан Сэ – сразу же засели за партию в белот
[55] (Ирибу как больному диабетом нельзя было и прикасаться к десерту)».
…И вот счастливая Коко, одетая в панталончики, развлекается тем, что забирается высоковысоко на старую оливу, растушую во дворике. Вспомнила сельское детство? А вообще на кого была внешне похожа Коко летом 1934 года, когда она едва перешагнула полувековой рубеж? Послушаем, как о том вспоминает Колетт: «Если считать, что лицо каждого человека похоже на какое-нибудь животное – с клювом, с мордочкой, с фырчащими ноздрями, с хищной мордой, с хоботом, с гривой, – то мадемуазель Шанель суть маленький черный бычок… по своей упрямой энергии, манере противостоять, слушать, по духу самообороны, который подчас заслоняет ей лицо, Шанель не кто иная, как черный бычок. Темная, курчавая, как у бычка, челочка ниспадает на лоб до самых бровей и танцует при каждом движении головы». Ее глаза – это «два зрачка цвета слюдообразного гранита или цвета горной воды, струящейся из освещенной солнцем расщелины в скале».
В 1934–1935 годах Габриель часто проводила воскресенья вместе с Ирибом у его сестры и племянниц в Барбизоне, где к ним не раз присоединялся Жан Жироду. Ириб, как всегда, занимаясь руководством журналами и оформлением декоров, сочинял также и рекламные слоганы, благо за это хорошо платили. Вот, к примеру, слоган для компании спальных вагонов: «Сон в пути экономит вам время…»
Со своей стороны, Габриель, хоть и нечасто, выезжает в свет, тем не менее участвует в целом фейерверке празднеств, которые охватили высшее французское общество в тридцатые годы. Костюмированные балы и балы-маскарады шли чередой – как, например, «Бал вальсов», организованный в 1934 году князем де Фосиньи-Люсьеном и бароном де Гензбуром. Габриель появилась там в компании Фулько ди Вердура. Но все же это празднество значительно уступило в блеске балу по теме «Великого века», устроенному Этьеном де Бомоном. Серж Лифарь появился в нем в костюме танцовщика Вестриса, а Коко – в костюме «Равнодушного красавца». Однако то, что она не обходила стороною эти мероприятия, объяснялось в значительной мере профессиональными интересами – ведь многие клиенты обращались к ней за советами по поводу выбора нарядов и, разумеется, доверяли ей заботу о создании новых. В те несколько часов, что длился бал, женщине, словно по мановению волшебной палочки, даровалась другая жизнь, она словно жила жизнью другой женщины… Но для Коко, любившей рано ложиться спать, бал был тоже местом работы, где любой ценой нужно показать себя. И уезжала она оттуда с чувством исполненного долга.
* * *
«Ла Пауза», 21 сентября 1935 года, восемь часов утра. Габриель всего несколько дней как живет в Рокебрюне. Полчаса назад Ириб сошел с «Голубого экспресса» на вокзале в Монако. Был последний день лета, и казалось, погода никогда не была такой солнечной. Уважая сон Коко, Ириб не хотел ее будить. Он направился на террасу дома, откуда открывался несравненный вид. Поднявшись, он окинул взором безграничный горизонт, который чаровал его всякий раз, когда он приезжал в Рокебрюн. Слева от него находилась Ментона, а дальше – Италия; там горы, ступень за ступенью, спускаются к самому побережью. Справа – Монако, а далее, за выступом мыса Кап-Ферра, растворялась в дымке Ницца, омываемая водной гладью залива. Перед ним расстилалось бескрайнее море, гладкое как зеркало в столь ранний час. Горизонт окрасился густосиним цветом с фиолетовым оттенком. Невдалеке от побережья вспыхнули алые паруса нескольких одномачтовых лодок…
– Как хорошо было бы провести остаток жизни здесь, возле Габриель! – сказал он, когда та, проснувшись, с загорелым лицом и в белом, как морская пена, пеньюаре прильнула к нему. Позже, когда утро уже переходило в день, он болтал о чем-то возле теннисного корта со своими партнерами по игре, держа в руках ракетку. Тут появилась Коко, желая присоединиться к компании. Он сделал шаг навстречу ей… И тут страшная боль молниеносно пронзила его грудь, словно стиснула тисками. Он схватился за сердце и растянулся на земле. Все бросились к нему на помощь… Он был без сознания. Попытки привести его в чувство оказались безуспешными. Когда подъехала карета «Скорой помощи» и увезла его в клинику в Ментону, он был уже мертв.
Страдание Габриель было безмерным – столь безмерным, что она лишилась дара речи. Эта мгновенная смерть человека – такого живого среди живых, такого восторженного, пытливого разумом и сверкающего остроумием – была вне человеческого разумения, как немыслимым казалось видеть его безжизненное тело, так и уло-женное в гроб в безупречно белом теннисном костюме.
В жизни ей уже пришлось познать подобный ужас – той страшной декабрьской ночью 1919 года. И вот снова – на сей раз под ярким солнцем средиземноморского лета во всем блеске, когда этого меньше всего можно было бы ожидать… Что за проклятье преследует мужчин, которых она любит?! За что ей это все?!
Обессиленная, Коко недвижно сидела на стуле с опущенной головой. Глаза ее были сухими, но было ясно, что она беззвучно плачет. Вытянуть из нее хоть слово было невозможно. И тогда было сделано то единственное, что нужно: о случившемся известили по телефону ее близкую подругу. Не она ли спасла ее пятнадцать лет назад, когда не стало Боя? Не она ли с мужем Жозе Марией Сертом увезли ее в Венецию, вырвав из объятий страшного горя? Услышав о том, что с ее подругой снова произошла беда, Мися тут же примчалась, и благодаря ей удалось избежать самого худшего… Что из того? Габриель снова осталась в трагическом одиночестве. Одинока, как никогда…
