Четверг, 5 октября 1944 года. Утро. Раскрыв газету «Юманите», печатный орган французской коммунистической партии, читатели с удивлением обнаружили статью под заголовком «Самый выдающийся из ныне живущих художников, Пикассо, вступает в ряды Партии французского возрождения». В газете помещена большая фотография художника. Он несколько смущен, на коленях — шляпа, на нем — галстук в горошек; перед ним — Марсель Кашен, главный редактор газеты. Несколько позади — Жак Дюкло. Оба соратника счастливы, и не без причины: столь достойный новобранец еще более укрепит престиж партии. В том же номере «Юманите» — восторженная статья Поля Элюара: «Я был сегодня свидетелем того, как Пабло Пикассо и Марсель Кашен обнимали друг друга». Элюар счастлив, что художник «решительно встал на сторону рабочих и крестьян…», вступив в партию, члены которой мужественно сражались в рядах Сопротивления.
Откровенно говоря, это «событие» было тщательно подготовлено. Уже давно Элюар подталкивал Пабло к подобному поступку. Кроме того, большинство тех, кто окружал художника, — Лейрисы, Арагон, Зервосы, Жан Кассу, Жан Марсенак, не считая его друзей — испанцев, уже стали коммунистами или поддерживали компартию. Более того, весной 1944 года Пикассо познакомился у Лейрисов с членом компартии Франции, который укрывался у них, — Лораном Казановой и имел с ним продолжительные беседы…
Сам Пабло прекрасно знал, что никогда не был героем Сопротивления, что главная его забота — сохранение душевного спокойствия, столь необходимого для творчества. Он осознает также, что больше не относится к таким новаторам, как Кандинский или Дюшан. Скоро ему — шестьдесят три. Как преодолеть этот послевоенный период, полный неопределенности? Как отнесутся к его произведениям торговцы картинами, любители живописи, пресса, публика? А тут ему предоставляется возможность возродиться с новой силой, он найдет в лице компартии мощного защитника, партию, которая сумела завоевать авторитет и всеобщее уважение активным участием в движении Сопротивления. И наконец, Пикассо знает, что партия обеспечит ему мощную рекламу: она будет с гордостью прославлять талант одного из наиболее выдающихся ее членов. И в самом деле, его вступление в ряды компартии внесло значительный вклад в создание мифа Пикассо.
Художник успешно справляется с новой ролью. Он неоднократно заявляет о своей любви к народу, но в то же время признается Франсуазе Жило: «Я пришел в коммунистическую партию как жаждущий к источнику». Не вызывали сомнения его любовь к людям и искреннее желание вступить в компартию. Он объясняет Андре Дюбуа, которого удивил этот неожиданный шаг художника, что сделал это в обстановке продолжающейся нацистской угрозы. «Надвигаются страшные события, — заявил он, — и вы хотите, чтобы в это время я оставался на балконе, как на спектакле? Нет, это невозможно. Я буду с народом на улице». И Дюбуа, хорошо знающий Пикассо, слишком умен, чтобы поверить «этому блестящему комедианту», которым тот стал, может, потому, что это было выгодно, а может, потому, что это забавляло его.
Возможно, более серьезное и более откровенное объяснение дает Пикассо молодому американцу Джеймсу Лорду. «Каждый должен принадлежать чему-то, иметь связи, взять на себя обязательства. Одна партия стоит другой, я же вступил в партию своих друзей, которые стали коммунистами». Таким образом, в компартию его привели не столько политические убеждения, сколько потребность в защите и страх перед изоляцией в современном обществе. Он скажет позже: «Я верил, что она станет для меня большой семьей». Это высокопарное заявление, сделанное Джеймсу Лорду, он завершил своей излюбленной формулировкой: «В любом случае, моя партия — это моя живопись…» Но в то же время верно, что его антифранкизм и его позиция в общем соответствовали внутренним убеждениям…
7 октября 1944 года, через два дня после появления статьи в «Юманите», открылся Осенний салон. По инициативе Жана Кассу оргкомитет салона выделил огромный зал для семидесяти четырех картин Пикассо, большинство из которых написано в годы оккупации, кроме того, были представлены некоторые его скульптуры. С 7 октября литературный еженедельник компартии «Les Lettres françaises» помещает хвалебную статью о Пикассо. «Закономерно, — пишет Луи Парро, — что художники Парижа, помогавшие освобождению столицы, решили воздать должное мастеру, который наиболее ярко символизирует дух Сопротивления». К сожалению, публика была мало подготовлена к подобной живописи, которую она практически не имела возможности увидеть, особенно в годы оккупации. Эти изуродованные тела, измученные, искаженные лица Доры Маар публика расценила как необузданную, немотивированную жестокость, как посягательство на природу человека, на человеческое существо. Раздавались возмущенные выкрики: «Верните деньги!», «Снимите немедленно!» И действительно, группы возмущенных молодых людей, многие из которых были учениками Школы изящных искусств, сорвали со стены несколько картин. Другие посетители заставили их вернуть картины на место. Пришлось призвать полицию, чтобы навести порядок. Очевидно, недавнее вступление Пикассо в компартию сыграло свою роль в происходящем. Еще никогда настолько тесно не переплетались артистическая манифестация — выставка — с политической, так как этот салон был представлен прессой как Салон освобожденной живописи… что могло означать: концепции строго классического искусства вызывают сомнение… Это стало причиной горячей полемики. Часть прессы, особенно коммунистическая печать, увидела в этом чисто политическое выступление «безрассудной молодежи» или «слишком благонамеренной публики», или просто «фашистов». Национальный комитет писателей пошел еще дальше, охарактеризовав произошедшее, как «происки врагов»… Но «враг» через два дня появился снова, в лице команды учеников Школы изящных искусств. Некоторые газеты выступили против восхваления человека, чье участие в Сопротивлении сводилось к рассматриванию сражений из-за закрытых ставень, как, впрочем, и большинства его собратьев-художников и парижан. Неизвестно, насколько сильно повлияла подобная реакция на художника. Одному англичанину, который сообщил Пикассо о том, что его картины охраняются полицией, он ответил, смеясь: «Я счастлив: меня теперь будут охранять как Букингемский дворец!» С другой стороны, ему сообщают, что группы молодежи, среди которой есть и художники, выразили добровольное желание охранять его картины.
Париж. Двор лицея «Фенелон» на улице Эперон в 6-м округе. Первые дни октября. Ученики оживленно обсуждают что-то…
Это активисты Национального фронта студентов, коммунисты или сочувствующие им: они только что узнали о том, что происходит в Осеннем салоне. Они возмущены… Оказывается, они выпускают газету «Голос Фенелона». Они решают написать статью, которая покажет реакционерам и «фашистам», на чьей стороне молодежь. Но кто осмелится взять интервью у художника, который отличается довольно непредсказуемым поведением? Выбор пал на президента секции Национального фронта студентов «Фенелона» — Женевьеву Лапорт. Высокая стройная блондинка семнадцати лет, очень привлекательная, о чем свидетельствуют ее фотографии и особенно рисунки, которые затем сделает Пикассо, подчеркнув ее грациозные линии. Впоследствии Женевьева написала прекрасную книгу воспоминаний «Тайная любовь Пикассо», выпущенную издательством «Rocher» в 1989 году.
