Клементина в Чартвелле никогда не чувствовала себя непринужденно. Мэри позже вспоминала, что она там страдала от «депрессии и нервозности. Нагромождение забот вызывало приступы слабости, что делало ее нетерпимой и раздражительной по отношению к мужу; он, в свою очередь, мог быть нереалистично требовательным. В эти месяцы между ними часто происходили сцены. После каждой ссоры оба страдали угрызениями совести и раскаянием и всегда стремились помириться. Но для них это были трудные дни».
В ноябре Черчилль побывал с кратким визитом в Париже и Брюсселе. Повсюду его встречали радостные, восторженные толпы. «Никогда не видел такого возбуждения и энтузиазма, – вспоминал британский посол в Брюсселе. – Люди прорывали полицейские заграждения и, едва уворачиваясь от эскорта мотоциклистов, бросали букеты цветов в машину, если им не удавалось вручить их лично мистеру Черчиллю. Одна девушка прыгнула на подножку, обвила его руками за шею и страстно поцеловала».
В выступлении на совместном заседании бельгийского сената и палаты 16 ноября Черчилль объяснял причины и истоки, как он выразился, «необязательной войны». «Если бы союзники, – говорил он, – решительно противостояли Гитлеру в начальный период его власти и вплоть до ремилитаризации рейнских земель в 1936 г., он был бы вынужден отступить. Тогда был бы шанс возобладать настроениям, особенно сильным среди высшего военного командования, которые избавили бы Германию от его маниакального правительства и той системы, из-за которой она в конце концов рухнула. Большинство немецкого народа дважды до 1933 г. проголосовало против Гитлера, – напомнил он слушателям, – но союзники и Лига Наций действовали вяло и с полным непониманием политической перспективы. Таким образом, все посягательства Гитлера оборачивались для него триумфом над умеренными и сдерживающими силами, что привело к мощному наращиванию вооружений Германией и, наконец, развязыванию войны. Перед войной я тщетно пытался обратить внимание на это. Так давайте хотя бы извлечем пользу из этого кошмарного урока», – призвал Черчилль.
Он не сказал, что уже начал готовить первые главы своих военных мемуаров, в которых собирался проанализировать годы между двумя мировыми войнами и представить читателям свои мысли, опасения и предположения в тот период. В брюссельской речи он призвал к созданию «Соединенных Штатов Европы», которые могли бы объединить континент, чего еще не бывало после падения Римской империи. Внутри этого континента все народы могли бы существовать в процветании, справедливости и мире».
Через три месяца после капитуляции Японии и полгода после поражения Германии Черчилля больше всего занимали три темы: тесное сотрудничество между США и Великобританией по сдерживанию советской экспансии, объединение всех демократических стран под эгидой ООН для предотвращения новой войны ввиду их слабости перед тиранией и создание объединенной Европы. Он был убежден, что Второй мировой войны можно было избежать. Он был настолько в этом уверен, что, когда ему предложили направить поздравительный адрес Болдуину в связи с его восьмидесятилетием, он отказался. Вместо этого он написал тем, кто сделал это предложение: «Желаю Стенли Болдуину не болеть, но для нашей страны было бы гораздо лучше, если бы он вообще не появлялся на свет».
30 ноября Черчиллю исполнился семьдесят один год. «Тем, кто тебя любит, – написала дочь Мэри в канун нового 1946 г., – а таких очень и очень много, очень обидно и грустно видеть тебя в стороне. И печаль тем сильнее оттого, что мы мало чем можем тебе помочь». В новогоднем списке пожалованных королем почетных званий и титулов Черчилль был награжден орденом «За заслуги». «Я испытала восторг и гордость, – написала Мэри, – когда прочитала сегодня утром в газетах об очередном знаке признания твоей деятельности». «Орденом «За заслуги» награждает лично король, им не награждают по представлению министров, – объяснял Черчилль одному из тех, кто прислал поздравления. – Этим он для меня особенно ценен».
8 января он съездил в Букингемский дворец получить его, а на следующий день с Клементиной отправился из Саутгемптона на лайнере «Куин Элизабет» в Соединенные Штаты. Вместе с ним был один из его секретарей военного времени Джо Старди. Новая секретарша Элизабет Джилльет осталась дома разбираться с массой писем, чтобы держать Черчилля в курсе событий. Кроме того, он решил опубликовать в одном томе воспоминаний свои выступления на секретных заседаниях во время войны. Печатание этих выступлений стало первоочередной задачей мисс Джилльет.
Путешествие носило грустный оттенок. Брак Рэндольфа закончился разводом. «Я глубоко опечален, – написал Черчилль матери Памелы, леди Дигби, за два дня до отъезда. – Это положило конец многим надеждам. Война вмешалась в жизнь миллионов людей. Но мы не должны падать духом среди руин».
Вечером 14 января Черчилль и Клементина прибыли в Нью-Йорк и сразу же поездом уехали в Майами-Бич. По приезде, утром 16 января, Черчилля попросили дать пресс-конференцию. Она состоялась во внутреннем дворике дома по Норт-бей-роуд, 5905, у которого был собственный выход на океан и в котором ему предстояло прожить почти три недели. Когда кинооператор попросил его произнести десять слов в микрофон, Черчилль ответил: «Меня попросили сказать всего десять слов, но не сказали о чем. Десять слов, которые первыми пришли мне в голову, таковы: «Я чувствую огромное удовольствие, наслаждаясь нежарким приятным солнцем Майами-Бич». Затем уже всерьез Черчилль объяснил журналистам, почему он поддержал просьбу лейбористского правительства к Соединенным Штатам о выделении четырехмиллиардного займа. «Если нам не дадут возможность снова встать на ноги, – сказал он, – мы можем никогда снова не занять свое место среди других стран».
Местные журналисты были от него в восторге. Один из них отметил «взгляд веселого проказника» и добавил: «Юмор, который облегчает ему жизнь, светится на лице и искрится на языке. Кто, боровшийся так, как он, смог бы вообще выжить, если бы не спасительный юмор, позволяющий ему сохранять равновесие?»
Прибытие Черчилля в Соединенные Штаты вызвало огромный поток корреспонденции. В среднем ему приходило по три сотни писем за день. Чтобы разбираться с ними, потребовались три секретарши. Лоррен Бонар, которая ждала в этом доме его приезда, написала матери: «Приехал великий человек. Он просто замечательный. Полностью покорил меня отсутствием какой-либо претенциозности и обаянием». Она добавила, что он «любит поддразнивать, но бывали и времена, – вспоминала она уже позже, – когда он становился очень трудным и упрямым и между ним и миссис Черчилль возникали перебранки, и он орал «Клемми!» через весь зал. Однажды они целых два дня разговаривали между собой только по необходимости».
В письме своему старому армейскому другу генералу Тюдору Черчилль описывал трудности, с которыми столкнулся после поражения на выборах полгода назад: «Мне оказалось не очень легко быстро переключиться с жизни, полной интенсивной, насыщенной деятельности и ответственности, к жизни, в которой есть только свободное время и нечего искать, кроме разочарований. К счастью, у меня есть живопись, в которую я погружаюсь, и множество других развлечений, так что время проходит быстро и приятно».
В первую неделю в Майами-Бич у Черчилля поднялась температура и держалась высокой несколько дней. Потом она упала, и он не только рисовал, но и купался в океане. 30 января у него состоялся длительный разговор с Эмери Ривзом, который перед войной занимался распространением его речей в Европе. Теперь они говорили об издательских проблемах публикации его военных мемуаров. «Я не забыл, что вы сделали для меня перед войной, – сказал Черчилль Ривзу, – и хочу, чтобы и этим занялись вы». На протяжении последующих десяти лет Ривз обеспечивал широкое распространение мемуаров, перевод их на иностранные языки, а также занимался финансовыми вопросами.
