– Полная чушь. Периваль утверждает, что вы можете скрыться от правосудия. Что вы – человек богатый и, если захотите улизнуть – если вы, конечно, к подобному склонны, – то средств и возможностей у вас хватит.
– Что это значит?
Ее губы вытянулись в беспощадную прямую линию.
– Что он выступит против вашего выхода под залог.
– Но… – Слова давались с трудом. – Не могут же меня здесь оставить…
– Могут.
– А как же моя доченька… – Так, дело дошло до причитаний.
– Бред и нелепица.
Я и сама – продолжала втолковывать адвокат, краем глаза наблюдая за тем, удается ли мне взять себя в руки, – во многом виновата. Не следовало ни в коем случае соглашаться на допросы без присутствия юриста. Все эти «просто поговорим», в которые меня втравили… они вовсе не «просто». Не стоило также «эмоционально вовлекаться». По ее мнению, Периваль был настроен меня подловить.
– Ваша так называемая ложь о том, что вы не прикасались к телу, стала для него навязчивой идеей. А ведь такое случается постоянно.
– Что? Люди врут про то, трогали они тело или нет?
– Нет. Люди что-то упускают. Или преувеличивают – приукрасить событие здесь, слегка приврать или перегнуть палку там… Такова человеческая природа. Замешательство, неловкость, желание поговорить. Правом хранить молчание пользуются единицы. Большинство дел выигрывается или проигрывается не в суде, а в комнате для допросов. А вы ведь были в состоянии шока. Вам сразу следовало вызвать… Кто, вы говорите, ваши юристы?
– «Сломит и Спунер».
– Надо было позвонить вашим Сломитам и вызвать их сюда.
Этими «Сломитами» она давала мне понять, что знает себе цену. Что с ней могут иметь дело не только малоимущие и отверженные. Она, Каролина Флетчер, сломит любого Сломита.
– Мне скрывать нечего.
– Неважно, – припечатывает она.
Ушат ледяной воды. «Неважно»… Убила я или нет – значения, в общем-то, не имеет. Я была в смятении. Меня втянуло в параллельную реальность… Реальность, живущую по собственным правилам, безумно далекую от моего нормального мира. Вот так плывешь себе по течению… веришь, что являешься хозяином своей жизни, что она уникальна и неповторима… что полиция, закон – это лишь часть общества, дополнительное удобство, которое всегда под рукой, когда ты в нем нуждаешься. Наряду с больницами, пешеходными переходами и продающими замороженные полуфабрикаты магазинами… Но это иллюзия. Они ждут… Все время выжидают благоприятного момента… такой ситуации, в которую попала я… А когда дождутся – загоняют тебя в угол и хватают… И тычут носом в очевидное для них: что? думала, ты сама хозяйка своей жизни? Как бы не так! В ней распоряжается «удобство», то самое. А твоя жизнь – ничто… пустое место…
И всему этому ужасу положила начало одна-единственная находка. А если бы я не пошла тогда на пробежку? Если бы не обнаружила мертвое тело? Разве оказалась бы я здесь?…
Опять этот странный звук… Глухой стон, болезненное мычание. Кто это? Неужели?… Да, я…
На завтрак дали треугольный герметично упакованный бутерброд с яйцом и ветчиной и пакет креветочных чипсов. Как ни странно, я все съела. Еще мне полагался чай в бумажном стаканчике – сбоку болтается ниточка с кружочком фольги на конце; такие развозят на тележках с горячими напитками в поездах. Чай терпкий, горьковатый – но во рту у меня лучше не становится.
Пиршество доставил в камеру – протиснулся внутрь задом наперед, придерживая дверь локтями, – вчерашний молоденький полицейский. Белая кожа, пышущее здоровьем лицо – кровь с молоком! – не похоже, что эти щеки знакомы с бритвой.
– Как мило! Завтрак в постель, – восклицаю я. – Так вы меня, пожалуй, разбалуете.
Он вспыхивает:
– Извините, чем богаты…
Мои старания держать марку, когда на самом деле хочется забиться под одеяло и свернуться калачиком, воскрешают память об утре в роддоме, первом утре после рождения Милли. Я улыбалась поздравлявшим, благодарила их за кексы, плюшевых мишек и цветы – а сама чувствовала только бесконечную боль в швах и переживала, удастся ли мне еще хоть раз в жизни сходить в туалет по-маленькому…
Делюсь своими воспоминаниями с душкой-констеблем. Он смущается – слишком много гинекологических подробностей.
По-моему, дверь он не запер. Так что я вполне могла бы сбежать. Если бы, конечно, была на это способна…
Каролина Флетчер опаздывает. Наконец меня к ней отводят. Очередная комната для допросов, на этот раз незнакомая и давно не крашенная.
На адвокате прежний черный костюм, но рубашку она сменила. Вчерашняя – то ли шелковая, то ли синтетическая – была насыщенного пепельно-розового цвета; сегодня на Флетчер хлопчатобумажная блуза в мелкую сине-белую полоску. Те же черные мокасины, что и накануне. А вот колготки или носки отсутствуют. Прическа слегка утратила безупречность, волосы стали чуть жирнее, пробор неровный. Если вас угораздило провести ночь в тюрьме – причем с непонятными перспективами на будущее, – подобные мелкие детали поведают о многом. Рубашка из натуральной ткани, обнаженные ступни… Значит – скачок барометра, рост давления. Значит, сегодня теплее, чем вчера. И даже солнечно. Похоже, весна все-таки нашла к нам дорогу. А неопрятные волосы Флетчер, ее опоздание означают, что утро у адвоката выдалось загруженным. Наверное. Чем она могла быть так занята? Бегом прошвырнулась по торговому центру? Подгоняла какую-то работу? Еще один клиент влип в неприятности?…
Миру нет дела до исчезновения одного человека. Жизнь продолжается и без вас…
День второй. И сегодня я снова не на работе. Вчера это просто не укладывалось в голове. Я чувствовала, как утекают минуты… Воображала, как Стэн любезничает с участниками флешмоба. А ведь идея, между прочим, была моя! Вот подошло время Инди с «Актуальными приложениями»… Потом… «Прогулка по садовой дорожке» Роджера Пидлза… Кто же приглашен сегодня на кухню?… Я никак не могла вспомнить. Когда стрелки на часах показали двенадцать тридцать пополудни, от облегчения я чуть не расплакалась.
Сегодня же… Сейчас почти одиннадцать, в студии «Доброго утра» в полном разгаре «Модные весенние тенденции» с Гоком Ваном, а я… Я вспомнила об этом лишь вскользь.
На носу Каролины Флетчер красуются очки. Вчера их, кажется, не было. Обалдеть! У нее что, не хватило времени даже на то, чтобы вставить контактные линзы?
– Итак, свидетелей у них нет. Об этом мне доподлинно известно от Периваля. Он наконец-то бросил валять дурака. Терпеть не могу, когда полиция начинает тянуть резину, не желая делиться информацией. Хреновая тактика! Развлечение для тупых мерзавцев!
Она начинает мне нравиться. Определенно. И все благодаря ругательствам.
– Дальше. Записи с камер видеонаблюдения. Их нет. Ни одной! Пшик. Голяк. На Фицхью-Гроув камер нет вообще, а те, что установлены на Бэлхэм-Хай-роуд у «Теско-экспресс», раз в сутки обнуляются, так что интересующие нас записи давно стерты. Периваль по этому поводу наверняка лопается от злости.
