– Что нового в примитивном мире некондиционных бананов и недозрелых корнишонов?!
Когда-то мы вместе работали корреспондентами «Вечерних новостей». Понятия не имею, чем он занимался после этого, но рубашку носил, по-моему, еще с тех времен.
– Спусти штаны и увидишь! – мило улыбнулась я. За его столиком все заржали.
Вспоминая об этом теперь, я чувствую себя неловко. Это было вовсе не остроумно. И засмеялись они лишь потому, что я (капельку) звезда, знаменитость. Их подобострастное хихиканье было еще хуже его оскорбительной колкости. Считается, что дневные передачи смотрят только безработные со стажем, бездельники да хронические нытики; будто все, на что мы годимся, – это скрасить унылую тишину во время глажки белья. Звезда домоводства – вот кто я для них такая. Но я могу многое сказать в защиту своей профессии. Далеко не каждый с ней справится. Суть ведь не в красивой улыбке и не в обсуждении забавных законопроектов ЕС. Суть – в непосредственном обращении к зрителям, пусть не ко всем сразу, а по очереди, по одному; в том, чтобы найти с каждым общий язык. Мы со Стэном приносим в ваш дом настоящую жизнь, а это уже мастерство сродни искусству.
…Несмотря ни на что, сегодня я занимаю студийный диван первой. Энни говорит, Стэн любит оказаться в студии раньше меня и проехаться на тему моего отсутствия: и жизнь-то у меня, мол, «кипучая», и сама я «просто на части разрываюсь». Я не раз объясняла ей, что это лишь добродушное подтрунивание, безобидная репетиция тех колкостей и шпилек, которыми мы со Стэном обмениваемся в эфире и благодаря которым наше шоу пользуется таким успехом; что Стэн говорит не всерьез. Но боюсь, на самом деле все как раз наоборот: улыбки и дружеское похлопывание по плечу – это лишь милое прикрытие его истинного отношения, его стремления к превосходству и желания меня выжить. У него нет точной уверенности в том, что мне платят больше, но даже тень подобного сомнения для Стэна невыносима.
Администратор студии Хэл возится с микрофоном – пристраивает его в вырезе моего платья, закрепляя на чашечке бюстгальтера, – и я вспоминаю о бюстгальтере мертвой девушки. Похоже, на ней была надета так называемая многофункциональная модель, в которой бретельки можно застегивать по-разному: крест-накрест; на шее, как лямку от купальника, или вообще обходиться без них. Иначе как бы он мог расстегнуться спереди? Стараюсь прогнать прочь эти мысли, они кажутся мне слишком уж интимными – и тут в комнату неторопливо вплывает Стэн, обсуждающий что-то с режиссером Терри.
Увидев меня, напарник в притворном изумлении всплескивает руками:
– Мисс Марпл! Раскрывает убийство, помогает полиции с расследованием – и вовремя поспевает на работу! Или все-таки мисс Марпл в качестве образца для подражания несколько старовата? – Он подкручивает несуществующие усы и пародирует бельгийский акцент. – Может, Эркюль Пуаро?
Интересно, он с самого начала планировал войти в студию позже меня? Ведь высмеивать кого-нибудь гораздо легче, если смотришь на свою жертву сверху вниз, а не наоборот. Удобный случай, ничего не скажешь! Сейчас, когда моя жизнь вдруг встала с ног на голову, Стэну самое время продемонстрировать, какой он замечательный, надежный, уравновешенный и жизнерадостный сотрудник. Не то что некоторые.
– Не раскрывает убийство, Стэн-супермен, – усмехаясь, поправляю я. Терри ни за что не увидит, как мне тошно. Она дама жесткая и халтурщиков не выносит, но, если я смогу шутя парировать все нападки, будет на моей стороне. Я знаю, что расспрашивать меня дорогой напарник не станет, так что шанс упускать не собираюсь. – Не раскрывает убийство, а всего лишь обнаруживает убитого.
Стэн падает рядом, и диванные подушки подо мной раздуваются от вытесненного им воздуха.
– Если я решу с тобой побегать, отговори меня, – обращаясь ко мне, сообщает Стэн всей комнате.
«Доброе утро» полностью занимает пятый этаж высотки, расположенной в районе Саут-Бэнк. Из окна за моей спиной открывается вид на Лондон и Темзу, безупречно красивый, словно декорация. Наш отдел – бутафорская стена «а-ля склад», ковер с завитушками, уютные диванчики – находится в самом центре студии. Осветительная аппаратура – в полной боевой готовности. Гламурный, залитый светом островок красоты, лучик солнышка… А я сижу посреди всего этого очарования и думаю лишь об одном – какой же Стэн гад! Включается музыка, идет заставка, а он оттачивает остроумие на сидящих у противоположной стены осветителях и звукооператорах, на корреспондентах и красотке Инди, ожидающей своего выхода с обзором новостей «Твиттера», «Фейсбука» и электронной почты. Ну прямо не Стэн, а пошляк-регбист на гастролях:
– Как некрофилы называют гробовщиков? Сутенерами!.. Какая разница между педофилией и некрофилией? Восемьдесят лет!
Пытается вывести меня из равновесия. Может, его шуточки – это завуалированные намеки в мой адрес?
И вот мы в эфире. Я желаю всем доброго утра, произношу свою часть текста, а Стэн завладевает камерой: впивается в нее глазами и, не отрываясь, смотрит прямо зрителю в душу, будто именно он как никто другой эту душу понимает и чувствует. Я повторяю звучащие в наушнике слова приветствия, объявляю, что на кухне сегодня будет кукла из «Маппет-шоу», и нахваливаю наш конкурс на звание «Самого элегантного члена парламента». Анонсирую рубрику «Сегодня в печати», которую ведет Салли Берков; упоминаю псину, ставшую любимцем нации, и акушерку, получившую награду. А вот фейсбуковскую мать отдали Стэну. И когда он говорит о том, что в нашей программе чуть позже будет очень печальный сюжет, лицо у него мрачнеет, уголки губ опускаются.
– Год назад, – просто сообщает он, – четырнадцатилетний Сол, сын Мэгги Леонард, распрощался с жизнью из-за травли, которой подвергся в Интернете.
Напарник смотрит на меня, в глазах – участие и соболезнование чужому горю. Я сочувственно киваю, изображаю скорбную тень улыбки. Мы вместе в этой беде, я и Стэн. Он трет подбородок; скрежет щетины слышен только мне.
– Черный день, – ставит он финальную точку.
Несколько недель назад, после того как на ток-шоу «Вопрос времени» один из членов кабинета министров был обличен во лжи, мы пригласили в студию психолога – поговорить о языке тела и об искусстве обмана. По ее словам, дети, соврав, частенько прикрывают рот ладошкой; взрослые же дотрагиваются до подбородка или теребят манжеты в неосознанном желании скрестить руки.
Сегодня во время передачи я вынуждена тщательно следить за языком своего тела, потому что меня не покидает ощущение, будто я напрочь завралась. Мне нет дела до того, что делается в студии. Сегодняшние банальности кажутся поверхностными и скучными. Я с опозданием объявляю вступление Инди, приходится извиняться и посылать зрителям уморительную гримаску «ой, оплошала!».
– Да ерунда, не вопрос! – заявляет в ответ красотка.
Умиляюсь псу (оказывается, его зовут Билли), с которым играет Стэн, а сама жалею о том, что перед уходом из дома не проверила охранную сигнализацию, не сказала Марте, что добираться в школу через парк опасно, лучше объехать. Я ничего не соображала. А ведь надо было принять хоть какие-то меры безопасности.
