– Вы уже ели?
Лежа на своей кровати в закупоренной ставнями спальне, я глубоко вздыхаю:
– Нет, еще не ела.
– Можно пригласить вас на ужин? Плотный, сытный ужин.
– Значит, из Тоттенхэма вы уже вернулись.
– Да. И так же, как вы, нуждаюсь в утешении. Тяжело пришлось…
– Несмотря на отсечение какой-то своей части?
– Несмотря на отсечение.
Я поднимаюсь. Придерживая телефон подбородком, выглядываю через жалюзи наружу. Удивительно светлый вечер… Небо над крышами расцвечено фиолетовым. На улице никого.
Джек называет новое заведение неподалеку, одно из тех бистро/баров/кафе, где еда подается на больших общих тарелках. Полублюдо полусвета для полуголой Полы Абдул… М-да. Хейуорд продолжает гудеть в ухо, расписывая козий творог, морские черенки и сорбет из ревеня.
– Сезонные продукты, – пытаюсь я поддержать разговор. – Приготовленные без изысков.
– Моральная норма, – соглашается он. – Ну так как, согласны? Сможете решиться?
Я молчу. Придется натягивать на себя одежду, влезать в обувь и снова выйти за дверь на улицу. Придется «забыть» об ополчившихся на меня окружающих, об их презрении и травле, выкинуть из головы и приземистого коротышку, и Джуд, и дамочек с колясками, глазевших на меня в парке. Придется притворяться, что морально я к этому готова. Я всхлипываю. Сама не знаю – «да» это или «нет».
– Вот и отлично, – за нас обоих отвечает Джек. – Жду вас в кафе.
На ужин я собираюсь пройтись. Приоткрываю дверь, внимательно оглядываю улицу. Желтый дорожный знак, ограничивающий время парковки, переместился на фонарном столбе повыше. Между колес автомобилей, подгоняемый ветерком, мечется и шуршит пакет.
Звонит мобильный.
– Габи, Гэб моя-я… Куколка, я по тебе соскучился… Придви-и-инься ко мне-е-е… – напевает голос Филиппа. Язык у него слегка заплетается. – Прижмись ко мне всем те-е-елом, чтобы я ощути-и-ил, что мы-ы-ы… чертвозьмисловазабы-ы-ыл…
– Поздновато ты не спишь, – отзываюсь я. – Привет.
В Сингапуре сейчас то ли глубокая ночь, то ли раннее утро.
– А где моя крошечка? Хочу с ней поговорить! Где моя Милличка, где мое солнышко?
– Она в Суффолке у Робин, Филипп. На несколько дней, пока…
– Моя сладенькая Милли… Моя Гэб… А помнишь, как мы купались голышом в Корнуолле? Холод был собачий, да?…
– Да, было жутко холодно.
– Брррррр. Прямо зуб на зуб не попадал… Помнишь, как нам было холодно?
– Помню. Очень-очень холодно.
– Ты по мне скучаешь?
В трубке слышны музыка, крики, взрывы смеха, пение. Банкет в китайском стиле. Караоке и саке. Много-много саке.
– Скучаю. – Дверь за мной закрывается с легким щелчком. – Угу.
Я распахиваю калитку и сворачиваю налево, к парку. Глаза жжет от слез.
– Когда ты вернешься?
– В конце недели. Обещаю, если получится. Может, раньше.
Аллея и деревья остаются позади. Ну зачем, зачем он позвонил… вот такой?… Почему только сейчас? Ничего не вернуть…
Передо мной простирается парк – безлюдный, зеленый. Необъятное святилище: деревья, темные углы и укромные местечки…
– Люблю тебя! Уверен, скоро увидимся. Пока-пока. – Голос постепенно отдаляется, будто кто-то оттаскивает Филиппа от телефона.
Я иду по дорожке. Под ногами поскрипывает гравий. Мобильный оттягивает карман и при каждом шаге бьет меня по бедру. Очень хочется обернуться. Но я сдерживаюсь, продолжая свой путь через парк. Очень хочется. Не буду! Шаг вперед. Еще один. Вот так. Плечи расправить.
По сторонам я не смотрю.
Вот и то самое бистро/бар/кафе. Темное дерево и металл, стулья «Эрколь» и винтажные настольные лампы в нишах. Джек подкрепляется маслинами и какими-то обрезками ногтей.
Я на секунду замираю в дверях. Надо собраться, «надеть» соответствующее выражение лица. Развожу плечи и спокойно направляюсь в сторону сидящего ко мне спиной Хейуорда – словно мы с ним старые друзья, ведущие заурядную, ничем не примечательную жизнь.
– Что, не вытерпели? – склонившись к его уху, усмехаюсь я.
Он возмущенно оглядывается:
– Да я целый день не ел!
– Точно! Особенно утром, когда худели на глазах, запихиваясь заварными пирожными.
– Ах, да. Я и забыл, что вы были там со мной.
– Мило!
Я снимаю пальто, вешаю его на спинку стула. Здесь людно. Публика разношерстная – заскочившие после работы холостяки; выбравшиеся на свидание парочки; мамаши, усердно потчующие маленьких детей остывшим картофелем фри (в нашей округе такие мамаши с детьми и картошкой водятся везде, даже в ночных барах с невинными названиями «Страшный суд» или «Преисподняя»). На меня никто не обращает внимания, но я все равно торопливо сажусь и прикрываю лицо рукой.
На столе стоит модный французский графин с красным вином. Мы разыгрываем коротенькую пантомиму: Джек преподносит мне бокал, я, кивнув, его принимаю и, откинувшись на стуле, делаю большой жадный глоток. Минуя вены, вино устремляется прямиком в голову. Я прикрываю веки. Жду… Пусть алкоголь поскорее смоет из памяти разговор с Филиппом…
Открыв глаза, натыкаюсь на хмурый взгляд Хейуорда.
– Новая прическа?
– Да, постриглась.
– Она вас молодит.
– Спасибо. Я…
Он запускает руки в свою собственную шевелюру, будто проверяя, на месте ли она.
– Как же я рад, что вы пришли! Знаю, нам есть что обсудить, но сперва… Господи, это задание… этот мужик…
Понятно, обсуждать прическу мы, значит, уже закончили. Ладно.
Джек говорит и говорит. Об отце погибшего мальчика. О том, как сразу после взрыва он кинулся вниз в холл гостиницы, как расчищал и обыскивал завалы, таскал кирпичи и обломки, как вглядывался во фрагменты чьих-то тел, требовал ответа от полиции, чиновников, больниц; как обклеивал курортный городок объявлениями. И как в конце концов спустя неделю отчаянных поисков проехал пять часов через пустыню в морг, расположенный на другом краю Египта. И увидел там тело своего сына…
Подойдя в своем рассказе к этому месту, Джек принимается закатывать рукава белой рубашки. Медленно. Тщательно. Отворот за отворотом. Он старается держаться, но напряженные, вымученные движения дрожащих рук его выдают.
– Тем временем его с женой и еще двумя сыновьями переселили в другой отель, гораздо шикарнее, чем тот, что они оплачивали. И знаете, как они проводили время, не занятое розысками? Сидели у бассейна. Представляете? Не знали, чем еще себя занять.
– Да, жуткая банальность трагедии… – Я трясу головой. – Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Дети требуют купить колы. Вещи пачкаются. Они, наверное, даже стирали вручную трусы в отельном номере…
