– И будешь запирать двери и окна? На все крючочки?
Я опять киваю, пытаясь осторожно обойти преграду, чтобы выбраться на свою улицу:
– Да, мой капитан!
– Этот убийца… Ну, ты же сама все время повторяешь – его еще не поймали…
– Никто меня не убьет! – уверяю я. Джек меня догоняет. – «Ходжа не пристрелят, нет-нет, Ходжа никогда не пристрелят». – Это сказал доктор Джонсон о своем коте. Мы с Филиппом иногда любим цитировать малоизвестные и не очень понятные фразы.
– Доктор Джонсон? «Очень хороший кот, несомненно, очень хороший»…
Я пораженно оглядываюсь на Джека. Он что, рылся в моих мыслях? Откуда он все это знает? Я смеюсь:
– Надо же, ты хорошо знаешь босуэллскую «Жизнь Сэмюеля Джонсона»? Джек Хейуорд, да вы просто человек-загадка! Столько сюрпризов…
Вот и конец аллеи. Джек останавливается – темная фигура на фоне покрытой плющом стены.
– Габи?…
Небо слегка кружится. Он молчит. А я парю в невесомости… Как будто смотрю на отражающиеся в луже бегущие облака и не понимаю, где небо, где земля…
– Габи?… – Он придвигается чуть ближе. В волосах запутались усики плюща.
Урчание двигателя, мимо медленно проезжает патрульная машина с мелькающим огоньком на крыше, замедляется у моего дома.
И прежде чем Джек успевает сказать что-нибудь еще, я перебегаю дорогу и ныряю в безопасную гавань своего сада…
Я открываю глаза.
Что-то меня разбудило. Неясная тень у двери в спальню. Зверь? Скорчившийся на пороге человек? Нет… Ныряю головой назад в подушку. Фууухх… Нет там никого, это черный мешок с одеждой!
Вот опять! Шум… Резкий удар, дребезг. Я знаю, что это… Кто-то ломится в запертую на цепочку входную дверь.
Где мои ключи? Неужели вернулся Филипп?… Или я опять забыла ключи в замке снаружи?…
Ноги трясутся, в голове туман, во рту пустыня. Спотыкаясь, бреду вниз по лестнице. Дверь приоткрыта. В образовавшуюся щель просунута чья-то рука, шарящая по косяку в попытке нащупать крючок цепочки.
– Кто там? – испуганно вскрикиваю я.
Дверь медленно затворяется.
– Кто там?! Кто?!!
Тишина. Потом робкий голос:
– Это я. Марта.
– О господи!
Джек… Джек просил меня быть осторожной. На миг меня охватывает искушение не впускать ее в дом. Но лишь на миг. Не могу же я оставить ее на улице, к тому же в полной темноте. И я снимаю цепочку:
– Ты меня до смерти напугала! – Я запахиваю халат. – В такое время! Заходи уж.
– Простите… Я была в том баре… Мне надо было вернуться…
Собранные высоко на затылке в хвост волосы, «боевой» макияж – черная подводка для глаз, толстый слой тонального крема. Из-за обтягивающих джинсов и высоченных каблуков она будто на голову выросла. Я бросаю взгляд на время. Час пятнадцать ночи.
– Так значит, ты кутила?
– Что?…
– Ну, отдыхала где-то?
– Да. В том баре, о котором вы мне говорили. «Страшный суд».
– Ага, ясно. Ну и как? Живенько было?
Да что ж такое? Опять это дурацкое «живенько»! Старею, что ли?
Я ухожу в кухню и с удивлением слышу шаги двинувшейся за мной следом Марты. Ставлю чайник. Сон как рукой сняло. Интересно… вот Милли вырастет… будем ли мы тогда устраивать с ней ночные посиделки за чашечкой чая? Смогу ли я быть для нее близкой подругой?… Мамой, которой не страшно довериться?
Марта неуверенно присаживается за стол.
– Ты как? – осторожно спрашиваю я. – Есть хочешь? Предложить, правда, особо нечего, я же была сама…
Я заглядываю в холодильник:
– Яйца и море морковки.
Она мотает головой:
– Нет. Я не голодная.
Готовлю чай и пытаюсь успокоиться. Не ожидала я няниного возвращения… Судорожно зажав в пальцах чашки и молоко, тоже сажусь. Спросить, что ли, о почтовых квитанциях? Подходящий момент? Или нет? Может, дождаться случая, когда рядом будет кто-нибудь еще? Чтобы не наедине…
– Хорошо отдохнула?
– Да. Нет. – Она пожимает плечами. – Моя подруга дура.
– Ого…
– Да. Она разговаривала с парнями, которые не очень хорошие. Я сказала, нам пора уходить. Но она не захотела. И я ушла без нее.
– Ого… – Меня «заело». – Ты бросила ее одну в баре?
– Да.
– А с ней ничего плохого не случится?
– Мне все равно. Если случится, она сама виновата.
– Ох… Ясно… Ну и ну!..
– И я пришла домой.
– Марта, надо быть осторожнее, я же тебя предупреждала. Вдруг бы за тобой кто-нибудь увязался?
– Я держалась по главной дороге. Подруга, она сама найдет дорогу в Кольерз-Вуд. Я больше с ней не буду видеться.
– Что ж, хорошо, что ты вернулась, – наконец решаюсь я. – Я хотела поговорить с тобой.
Она поворачивается ко мне, загораживая падающий сбоку свет лампы. Лицо прячется в тени.
– Да?
Я устало вздыхаю. Сама не знаю, о чем – то ли о необходимости начинать этот разговор, то ли о предстоящей долгой безрадостной бессонной ночи…
– Мне как-то неловко…
– Да? – торопливо произносит она.
В глазах плещется страх. Чего она испугалась? Боится, что я ее уволю? В душе что-то обрывается… Мысленно для себя я определяю это как жалость.
– А вообще, знаешь, это неважно! Пойдем-ка спать.
Вторник
Я ошибалась, сон пришел сразу. Не просто сон – глубокое, стирающее все воспоминания кататоническое забытье, выбравшись из которого я поначалу ничего не могу сообразить. Разбудил меня телефон, но я этого не осознаю. Что такое?… Где я? Кто я? Двадцать секунд пустоты…
– Я вас разбудил? – говорит трубка голосом Джека.
– Да.
– Простите. Как спалось? – Еле уловимая интонация, не то нежность, не то укор.
– Честно говоря, хорошо. Вино, наверное.
– Не иначе. Я вот вчера точно перебрал. Ох уж эти французские графинчики, такие обманчивые… С трудом помню, как попал домой!
Дает шанс нам обоим все «забыть». По крайней мере, мне так кажется.
– И я тоже, – подыгрываю я. – Все как в тумане.
Он набирает побольше воздуха:
– Вы можете со мной встретиться?
Называет место – Спенсер-парк неподалеку от моего дома; зеленый треугольник размером в четыре акра, принадлежащий жителям примыкающих к нему коттеджей. Я там никогда не была, хотя какой-то хеджинговый коллега Филиппа и приглашал нас однажды на вечеринку в парке. Говорят, там есть теннисные корты, плантация роз и усаженная рододендронами аллея. А еще – бассейн в окружении смоковниц. Впрочем, это могут быть только слухи.
