– Где ты?
– Возле «Вэйтроуза».
– Возле «Вэйтроуза»?
– Все сходится, Джек… Если у Филиппа был роман с Аней, то он постоянно к ней бегал. «Асиксы», кусочки грязи из нашего сада, чек на пиццу. Он мог, не задумываясь, взять мою кредитку…
Я замолкаю. Мой ПИН-код. 2503. Годовщина нашей свадьбы.
– И статьи из газет. Ясное дело, ты будоражила ее любопытство, если твой муж был ее любовником!
– Одежда, – мой голос ломается.
Нет, она не была куплена в «ФАРА». Или у Марты. Подарена Филиппом, вот что. Он рылся в моих вещах… искал подходящие безделушки…
– Мне до тебя ехать десять минут, – говорит Джек. – Сейчас буду. И вместе отправимся в полицию. Возьмем Анин дневник. Найдем кого-нибудь, чтобы перевел…
– Нет… Не надо…
– Надо! Если убийца – Филипп…
– Мы этого не знаем! Я все думаю, думаю… Он мог быть Аниным любовником, но ее не убивать! Ведь мог? У меня в голове не укладывается. Это невозможно! Я знаю Филиппа лучше, чем саму себя. Он не убийца!
– Если он был всего лишь ее любовником…
– «Всего лишь» любовником?… – У меня вырывается болезненный, безумный смех.
– Если он был «всего лишь» любовником, – упрямо продолжает Джек, – почему же, когда тебя арестовали, он не явился в полицию и не сознался в этом? А, Габи? Невиновный человек поступил бы именно так! Прости, но мне все это не нравится. Я еду за тобой.
– Не могу поверить, что он ее убил… Почему?
– Может, она угрожала, что расскажет все тебе.
– Но алиби! У него же есть алиби!
– Есть алиби, нет алиби – это он ее убил. Яснее ясного. Ну как можно считать железным алиби, когда речь идет о целой ночи? Тем более такой ночи! Алиби, которое переходит из рук в руки, как эстафетная палочка! От секретаря к коллеге, от коллеги к официанту, от официанта еще к кому-нибудь… Слышал я о его показаниях: спортзал в офисном подвале, ужин в «Нобу», выпивка в «Дорчестере»… Да в такой тусовочной толпе разве заметишь, кто зашел, кто вышел?
Я закрываю глаза. «Парли Зет-2», Филиппов велосипед… Любимое детище… Скорость и аэродинамика. От офиса до дома меньше чем за четверть часа. Мгновение. Молния. И глазом моргнуть не успеешь.
– Это мог сделать Толек, – слабо возражаю я. – Соврал про Польшу. Он же мог убить! В припадке ревности. То есть… Я… Я не пойду в полицию, пока не буду уверена точно. Если Филипп ее не убивал, копам незачем знать про… ни про что. Я хочу уберечь Милли. Представляешь, что начнется? Снова папарацци под дверями… Она сегодня возвращается. Приедет с минуты на минуту.
– Габи, ну сама подумай, – терпеливо уговаривает Джек. – Это доказательство. Никуда не денешься, прости. Полиция должна знать в любом случае. К тому же, если убийца Филипп, ты в опасности! Господи боже, может, это он тебя подставлял!
– Периваль говорил о какой-то новой улике. Ты ничего не знаешь?
– Доберусь до Морроу и буду ее пытать!
– Узнай любым способом. Если понадобится – даже переспи с ней!
– Ого, дамочка, полегче!
Мы смеемся. Хотя я, наверное, все-таки не смеюсь, а плачу.
– Дай мне пару часов. – Я почти умоляю. – Должно быть какое-то другое объяснение. Я должна сама все услышать. Доверься мне, Джек. Пожалуйста.
В доме пусто. Ни звука. Гробовое молчание. Так тихо, что звенит в ушах.
Я замираю у подножия лестницы и вслушиваюсь. Ничего. Ни голоса, ни скрипа.
На нижней ступеньке лежит конверт, подписанный моим именем. Почерк Филиппа. Он оставил мне письмо…
Конверт не запечатан, клейкая полоска не тронута. Внутри – два сложенных листа. Я опускаюсь на ступеньку и разворачиваю бумагу.
Дорогая Габи, я думал, что справлюсь, что смогу уберечь тебя от правды. Но ошибся. Я должен все рассказать, иначе ничего у нас не получится. Остальное неважно. Наверное, делать такие признания в письме – это показатель трусости? Что ж, я – трус.
Аня и в самом деле приходила к нам домой на собеседование. Я собирался тебе сказать еще тогда, но тут умерла твоя мама. К тому же выяснилось, что ты уже приняла на работу Марту. И визит Ани вылетел у меня из головы, не придал я ему значения.
А через несколько дней столкнулся с ней в парке. Я ехал из офиса домой на велосипеде и чуть ее не сбил – у моста, где заканчивается велосипедная дорожка. Почувствовал себя виноватым, потому что так и не перезвонил ей по поводу работы, и в качестве компенсации решил угостить ее кофе. Потом проводил домой.
И у нас начался роман. Ну вот, я это написал. Не мог не написать.
Мы оба не ожидали, что влюбимся. Лучше было бы соврать, сказать, что я ее не любил. Но я любил! Надо быть честным до конца. Ради нее. Когда она сообщила, что беременна, я растерялся. Сам не понимал, что чувствую. У меня и в мыслях не было бросать тебя и Милли! А тут как гром среди ясного неба. Куча моих сотрудников встречается с кем-нибудь на стороне – и ничего. Я пытался выиграть время. Сказал, что во всем тебе сознаюсь, только надо дождаться подходящего момента. Я не знал, что делать. Когда возникла угроза выкидыша, я даже обрадовался – вот, все решилось без меня…
Я с ума сходил, Габи. Меня рвало на части. От страха, что ты узнаешь, был сам не свой. Не жизнь, а пытка.
Было бы неуместно писать здесь о ее смерти, ее убийстве, об этом кошмаре, в котором отчасти повинен и я. Она пробуждала в мужчинах столько страсти! И если…
Продолжение фразы зачеркнуто.
Габи, я ее не убивал! Клянусь жизнью. Не знаю, как тебе доказать, но я не убивал ее! Я ни за что бы ее не убил.
Конец первой страницы. Я вытираю глаза. От капавших на бумагу слез чернила кое-где расплылись. Чернила… Даже в мелочах он верен себе. Бумага с водяными знаками «Базилдон Бонд», перьевая ручка «Монблан»… Письмо, наполненное тоской по умершей, письмо – признание в адюльтере заслуживает только лучших канцелярских принадлежностей!
Вторая страница на ощупь грубее, не такая гладкая – Филипп, видимо, не заметил, что пишет на тыльной стороне листа, оставив лицевую нетронутой. Почерк резче, острее. Лишь несколько строчек:
Я не могу врать дальше. То, что я сделал, – ужасно. Не знаю, что еще сказать, как исправить. Прости меня, милая. Прости, пожалуйста. Мне остается только надеяться на то, что со временем у тебя это получится.
Филипп.
Я сворачиваю два листка вместе и прячу их обратно в конверт. Кладу конверт рядом с собой на ступеньку. Где-то открыто окно – по шее пробегает холодный ветерок.
У моих ног так и лежит пакет из «Вэйтроуза». Поднимаю его и отношу в кухню. Полиэтиленовые ручки впиваются в пальцы. Водружаю пакет на тумбочку. Раскладываю по местам продукты. Ставлю в вазу декоративный лук. Лекарство Филиппа оставляю на тумбе.
