– Подумай сама, – мягкий голос Тамины просачивался ко мне сквозь брешь в невидимой защите. – Они могли бы вшивать нам эти чипы в кожу. – Она указала на рукав, где, как я догадалась, была спрятана ее карта. – Они могли бы контролировать каждый наш шаг. Но вместо этого они дают нам полную свободу. Они не следят за нами, позволяя жить своими жизнями, без вмешательства в них… Ну, кроме тех случаев, когда кому-то из них нужен донор.
– Донор?! – Я шокированно уставилась на девушку.
– Ну да, – с готовностью кивнула Тамина, оправляя штанину; металлический блеск скрылся под светло-серой тканью. – Наши организмы, несмотря на то, что внешне мы с ирриданцами так отличаемся, состоят из практически одинаковых деталей. Например, сердца. У ирриданцев два сердца. Они изнашиваются последовательно, позволяя носителю прожить около ста лет. Но иногда этого недостаточно, и, чтобы продлить жизнь некоторых особо важных тарвинов, требуется сердце донора.
– Но ведь это бесчеловечно… – слабо пролепетала я. Это был не мой голос.
– Бесчеловечно? Мы все здесь готовы на это пойти. Потому что это правильно. Они – наши спасители, Сионна. Если бы не они, человечество давно прекратило бы свое существование, как и вся наша несчастная планета. Земля погибла. Новый Иррид еще может побороться. И мы должны содействовать, отдавая все, чем располагаем, чтобы лидеры привели Новый Иррид к процветанию.
– Это правда то, во что ты т-теперь веришь? – заикаясь, спросила я.
– Ты говоришь с девушкой, которую бросили под обломками старого амбара умирать, – грустно улыбнулась Тамина; в глазах ее стояли слезы. – Бросил близкий человек. Ты не представляешь, что я пережила, пока не пришли ирриданцы. Они вылечили мои раны, дали мне новую ногу, новый дом и работу. Дали мне будущее – не абстрактное, не ограниченное стенами летающей станции и ее маленькой диктатурой…
Ее голос, переполненный всепоглощающей искренностью, сорвался. Дальше она говорила тише:
– Они дали мне больше, чем могла дать Четвертая. Они дали мне надежду.
Надежда… Когда рабы даже не понимают своего положения – разве это не самый жестокий вид рабства? Или, с другой стороны, – не самый ли милосердный?
– Я не настаиваю, но считаю, что ты должна вернуться в центр прибытия, – выдохнув, сказала Тамина. – Сбежать оттуда было не лучшей затеей. Давай так: отдохни здесь пару дней, приди в себя, хорошенько все обдумай. А потом я пойду с тобой в реестр и поручусь за тебя. Все будет в порядке, Сионна. Тебе дадут карту, внесут имя в базу, определят на работу… Тебе здесь понравится, – она уверенно улыбнулась, – я обещаю.
– Я ударила врача…
– Думаю, они сочтут это естественной реакцией на пробуждение в незнакомом месте. Многие реагируют очень по-разному.
– Но… я же не хочу, – бессильно прошептала я и опустила голову, зачем-то глядя на свои руки. Словно мгновением до этого остатки сил продолжать борьбу утекли сквозь пальцы.
– Ты же понимаешь, что выбора у тебя, по сути, нет? – спросила Тамина.
Я посмотрела на нее. Она была все той же, доброжелательной милой девочкой из рейнджерского корпуса Четвертой. Она всегда относилась ко мне лучше, чем я того заслуживала. И даже сейчас, словно прочитав что-то в моем обреченном взгляде, Тамина потянулась ко мне и обняла.
– Они великодушны, – шепотом сказала она и затем отстранилась с обеспокоенным лицом. – Ты вся дрожишь, Сионна. Хочешь воды?
Принимая из ее рук до краев наполненный стакан, я уже понимала – для меня здесь все предрешено. Первый глоток разлился по горлу целебной прохладой, вымывая из него ощущение выжженной пустыни. Я не останавливалась, пока не осушила весь стакан, и, когда он опустел, я больше не дрожала.
Карие глаза Тамины ободряюще светились, ее теплая рука приобнимала меня за плечи, слегка поглаживая; полузабытое чувство, когда тебя вроде как утешают, но от этого вопреки логике хочется разрыдаться, накрыло меня с головой. Я прикусила губу в надежде, что вспышка боли приведет меня в чувство, но получила только саднящую крохотную ранку, отдающую кровью.
Зеленая стена за моей спиной источала запах леса, сосредоточенный у корней старых деревьев.
И в этот момент я совершенно искренне согласилась с тем, что выбора у меня не было.
– Хорошо, – я провела языком по нижней губе, все еще ощущая легкий металлический привкус. – Хорошо. Сделаем так, как ты предлагаешь.
Тамина улыбнулась.
– Клеменс, ты уверена?
Отец не спал двое суток перед этим разговором. На самом деле, думаю, он был вполне готов к услышанному – формально он знал, что означает долгое сосредоточенное молчание в эфире. Мы все знали. Просто надежду так просто вытравить невозможно.
– Мы еще раз перепроверили, Вильгельм. Ошибки быть не может. – Женщина по ту сторону экрана сухо поджала губы.
Я не знала, какого цвета унифицированная форма у них на станции, но сейчас на говорящей был строгий черный комбинезон. Капитан Двадцатой, всегда такая собранная и лаконичная, с короткой стрижкой и цепким взглядом, чувствовала себя неловко – это передавалось даже сквозь несильные помехи. Женщина вздохнула, словно собираясь с духом:
– Наши рейнджеры повторно исследовали обломки. Сканы образцов обшивки и остатков внутренних систем мы отправили вам еще вчера. Вы можете сделать свою экспертизу, но… Это Двадцать Третья. Примерно неделю назад… – Она помедлила. – Мне очень жаль.
Конечно, Клеменс Марелл не могла знать, что в центре управления присутствует еще кто-то, кроме капитана Вэля. Камеры были направлены строго на площадку, где он стоял, не захватывая большую часть пространства. То же самое с микрофонами – капитан Двадцатой не могла слышать, как всхлипнула, сползая по стене, Фирзен, как шумно выдохнул Касс, до этого напряженно вглядывавшийся в экран из-за моей спины, как хрустнул сломавшийся стилус от отцовского планшета, который я вертела в пальцах, пытаясь хоть как-то отвлечься.
– Спасибо, Клеменс, – тихо сказал отец и потянулся к россыпи кнопок на пульте управления связью. – Увидимся на следующей стыковке.
Большой экран потух, и вместе с этим все помещение погрузилось в слабо разбавленную подсветкой кнопок тьму.
Фирзен сидела на полу, прислонившись к стене и опустив голову так, что ярко-красные волосы закрывали ей лицо. Она плакала, и слез в ней было – бесконечное море. С их помощью моя подруга переживала все плохое, что происходило в ее жизни, умудряясь при этом не выглядеть слабой. Ее глаза были на мокром месте уже который день, словно Фирзен заранее понимала, что означает это затянувшееся молчание со стороны Двадцать Третьей. И просто готовила себя к необратимому.
Касс сидел в одном из кресел возле стола переговоров. Мне показалось, что он превратился в реалистичную восковую статую, такую, которым на Земле давным-давно отводили целые музеи. Он почти не моргал, слабо дышал и словно пытался заново свыкнуться с реальностью – с реальностью, в которой его родную станцию превратили в груду обломков проклятые ящерицы.
