– Иден? – прошептала она, выражение ее лица было напряженным.
– С ним все в порядке, – вдруг выдохнула она дрожащим голосом. – Он толкается. Это не роды. У меня не отошли воды. И схваток нет.
Делия прижала руку к груди, потому что у нее самой чуть не остановилось сердце от беспокойства.
– С ребенком все хорошо, – спокойно сказала Мадлен. – Твоя прическа отлично выглядит. У тебя готов прекрасный пирог, – продолжала она, и Иди рассмеялась и разрыдалась одновременно. – Все хорошо, – подытожила Мадлен. – Ты просто запаниковала, возможно, от потрясения, что мы отстригли твои локоны, но тебе так идет эта прическа, ты просто представить себе не можешь. – Она улыбнулась.
– Это правда, – подтвердила Делия.
– Только посмотри, как красиво! – сказала Мадлен, снова поднося Иди зеркало. – Смотри!
Иди обеспокоенно моргнула. Она не хотела верить своим предчувствиям, которые уверенно вели ее к Тому, а тот был в Лондоне… один.
– Мне очень нравится, Мадлен, – честно призналась она. – А всем остальным придется к этому привыкнуть.
– Ну, теперь у них нет выбора, не так ли? – заметила Делия, подметая волосы Иди с пола.
Иди неуверенно, но искренне рассмеялась.
– Поставь чайник, Делия. Я сделаю нам чаю.
Мадлен цыкнула на нее.
– Чай может сделать Делия. Я с тобой еще не закончила. Я хочу, чтобы сегодня вечером ты выглядела восхитительно для своего симпатичного мужа.
* * *
Люди поспешили к упавшему.
– Он выскочил прямо под колеса, – оправдывался таксист, его лицо было серым, а голос дрожал.
– Я все видел, – успокоил его кто-то. – Это не ваша вина.
В толпе было всего две женщины, и они обе казались безутешными, а одна вытирала глаза кружевными платком.
– О, Джеффри, он мертв.
– Ну, ну, дорогая. Мы не можем быть уверены, что…
– Пропустите, пожалуйста. Я врач, – раздался голос из-за спин собравшихся. Ярко-белая копна ровно подстриженных волос отличала его от остальной толпы зевак, собравшихся, чтобы взглянуть на покойника.
– О, сэр, да вы наполовину раздеты, – сказал Джеффри.
– Уж простите, я был у своего портного на примерке в «Пул и Ко», – возмутился он. – Я доктор Джон Кавендиш с Харли-стрит. А теперь, пожалуйста, дайте мне и этому человеку немного воздуха.
– Он мертв? – спросил кто-то.
– Именно это я и пытаюсь определить, – отрезал Кавендиш.
Портные начали выходить из салонов с сантиметрами на шее. Один появился с длинной линейкой, другой – с булавками во рту. Все они были в темно-серых или черных костюмах превосходного качества, что было очевидно даже несмотря на то, что они вышли в рубашках.
– Доктор Кавендиш, сэр? – сказал один из них. Его усики, которые, казалось, были нарисованы над верхней губой одним росчерком угля, дернулись от беспокойства, когда он увидел, что его клиент стоит на коленях на асфальте в своем еще не готовом выходном костюме.
Кавендиш приложил пальцы к шее жертвы, напряженно сосредоточившись. Наконец он кивнул.
– Он не умер. Он просто потерял сознание.
Вокруг послышались вздохи облегчения.
– Кто-нибудь видел, что случилось?
Несколько человек начали объяснять одновременно, и Кавендиш с огромным трудом пытался разобраться в этом потоке информации.
– В фонарный столб, говорите? – повторил он.
Мужчина кивнул.
– Чарльз Рейнсфорд, – добавил он. – Я работаю в городе. Я уже выходил из «Дживз и Хоукс», когда этот человек, очевидно, пьяный, шатаясь, появился из-за угла и налетел на меня. Я окликнул его, чтобы выразить свое возмущение. Таксист свернул, чтобы пропустить пьяного, но, к сожалению, задел его плечо, и тот развернулся, как уже было сказано, и ударился головой о столб. Я не заметил, подбородком или лбом он ударился, честно признаться.
– Спасибо, – сказал Кавендиш. – Но этот человек не пьян. От него не пахнет алкоголем.
По толпе пронесся ропот.
– Почему, черт возьми, он тогда бросался из стороны в сторону, как сумасшедший? – спросил Рейнсфорд.
– Ну, сейчас мы это узнаем, – сказал Кавендиш категоричным тоном. – Джордж, у вас в магазине есть нюхательная соль? Пожалуйста, принесите.
Моложавый мужчина в рубашке и жилете кивнул.
– Да, конечно, доктор. Одну минутку. – Он поспешил подняться по небольшой лестнице к двери одного из салонов.
Мужчина аристократической внешности с модными тонкими усиками протиснулся сквозь небольшую толпу. У него была военная выправка и коротко подстриженные темные волосы с проблесками серебра. Он открыл рот, чтобы заговорить, когда Джордж вернулся с маленькой темно-коричневой бутылочкой соли «Макензи».
– Вот, доктор Кавендиш, – нетерпеливо сказал он.
Кавендиш отвинтил крышку, сделал сосредоточенное лицо и понюхал открытую бутылку.
– Да. – Он закашлялся. – Свежая. – Он поднес открытый флакон прямо к носу лежащего человека.
– Давай, приятель. Вдыхай.
Все ждали.
– Извините, доктор, – напряженную тишину нарушил новый голос.
Кавендиш посмотрел на человека с посеребренными волосами и тонкими усиками.
– Я просто проходил мимо, сэр, я Персиваль Фитч. – Врач моргнул, а человек продолжал: – Э… из «Андерсон и Шеппард», – сказал он, указывая неопределенно себе через плечо. – Я знаю этого господина. – Он кивнул на лежащего, который в этот момент застонал, кашлянул и повернул голову в сторону от вонючего пузырька.
Собравшиеся облегченно вздохнули.
– Не торопитесь, – успокоил Кавендиш. – Вас сбила машина. Мы пытаемся вам помочь.
Глаза человека широко раскрылись, и на его лице сначала появилось потрясение, которое затем сменилось испугом. Потом лицо его выразило беспокойство, когда он огляделся вокруг.
– Что произошло, черт возьми? – прохрипел он.
Врач кратко повторил то, что ему было известно.
– Как вы себя чувствуете?
– Неловко, – сказал он, глядя вокруг, приподнимаясь на локтях. – Привет, Фитч. Помоги мне встать. Спасибо, дружище.
– Я думаю, вам лучше… – начал Кавендиш.
– Ерунда. Я достаточно пережил в окопах, чтобы переживать из-за легкого недоразумения на Севил-роу. Как глупо я, должно быть, сейчас выгляжу. Извините за беспокойство, дамы и господа. Все в порядке, я просто немного ударился, – заверил он, потирая плечо, а затем трогая себя за подбородок. – Пожалуйста, не стоит больше заострять на мне внимание.
– Как хотите. Я доктор Джон Кавендиш, – сказал он, приподнимаясь, чтобы встать, морщась от хруста колен и глядя, как мужчина начал отряхиваться, а зрители – приподнимать свои шляпы в знак прощания и расходиться, поскольку смотреть больше было не на что. – Сколько пальцев я показываю? – спросил Кавендиш.
