– Нет ничего постыдного в том, чтобы называть вещи своими именами, Уинтер. С нашими мужественными воинами контузия случается гораздо чаще, чем всем кажется.
Уинтер пожал плечами.
– Честно говоря, я удивлен, что оказался здесь. Это как если бы я потерял часть своей жизни. Мое последнее ясное воспоминание – окоп во время боя. После этого – ничего.
– Как интригующе, – сказал Кавендиш, несмотря на всю свою озабоченность. – Таким образом, вы понятия не имеете, как оказались в Лондоне или на Севил-роу?
Он кивнул.
– Представления не имею, как я снова оказался в Англии, Кавендиш! Почему я в Лондоне? Почему бродил тут, шатаясь, если вы говорите, что я не был пьян? Моя семья дома в Сассексе, но я не помню, что был там.
– Вы не можете вспомнить свою семью… Я имею в виду, вы их видели?
– Нет. И, честно признаться, только когда портной упомянул моего отца, я понял, что последний раз мы виделись, когда прощались, обнявшись, на лестнице в Ларксфелле.
– О, конечно, усадьба Ларксфелл, – заметил Кавендиш, нахмурившись. – Полагаю, мой кузен должен знать вашу семью. Ричард Босуорт.
Уинтер улыбнулся.
– Дики Босуорт? Они с моим отцом старые друзья.
– Итак, какова дата вашего последнего воспоминания?
– Я помню 12 октября 1917 года. Мы были зажаты между анзаками – новозеландцы были слева от нас, австралийцы – справа, перед нами стояла задача атаковать Пашендальский хребет и захватить саму деревню. Вокруг нас со всех сторон стояли растяжки колючей проволоки тридцать футов высотой. За ними были немецкие пулеметы, а глубже в долине были сосредоточены основные силы немцев на ужасных болотах, за которые обе стороны готовы были пожертвовать не одним поколением молодых ребят. На самом деле анзаки уже освободили большинство наших солдат на линии фронта. Нам отчаянно нужна была передышка. Мои ребята едва стояли на ногах, боевой дух совсем упал, потери были огромны, еда была просто ужасной, а погода такой адской, что дома мы такого не видели даже в самых страшных кошмарах.
Кавендиш видел, что взгляд Уинтера затуманился, словно он откуда-то издалека наблюдает события, о которых рассказывает, где-то вдалеке, и его голос стал задумчивым.
– Накануне вечером ветер усилился. Бури бушевали по всей Фландрии, казалось, ураганы решили нас добить. Войска были истощены, и это новое испытание погодой было последней каплей. Наши ребята еле плелись по дощатым настилам, которые мы построили, чтобы передвигаться по болотистой почве быстрее. Без них можно было утонуть по колено. – Он покачал головой. – Я уверял своих ребят, что приказ атаковать придет, только когда улучшится погода. Опыт должен был научить нас раз и навсегда, что бесполезно бросать людей в атаку при неблагоприятных условиях. Люди теряются, тонут, устают вдвое быстрее, теряют ориентацию из-за плохой видимости… застревают на неудачных позициях без какой бы то ни было пользы… гибнут целыми отрядами, – взволнованно вспоминал Уинтер.
Затем его голос стал глухим.
– Конечно, это была теория, а на практике наши генералы двинули войска вперед, несмотря на весь опыт, полученный ценой множества смертей… бессмысленных смертей талантливых, смелых молодых ребят. После долгих лет безуспешных попыток было решено взять деревню. – Он издал сдавленный смешок. – Думаю, они, скорее всего, надеялись, что в бурю враг потеряет бдительность, и по какой-то своей, не имеющей никакого отношения к реальности логике действительно считали, что немцев можно застать врасплох.
Уинтер моргнул, выныривая из своих воспоминаний. Он помотал головой, словно не хотел рассказывать дальше. Кавендиш смотрел на него молча, завороженный его рассказом.
– Мы рыли окопы, но рыть воду – абсурдное занятие. Люди продрогли до костей, и у них уже просто не было никаких шансов. Командование хотело, чтобы пошли в атаку в кромешной тьме, еще до рассвета, пока они там, вероятно, пили коньяк и корпели над картами, точно школьники, зажав в руках своих оловянных солдатиков! – В его голосе послышалось отвращение. – Немцы занимали высоту. Все это было настолько бессмысленно! Мы даже не знали, что к ним подошли подкрепления. Я и мои люди выполнили свой долг, и большинство из них отдали за это жизнь. Мне снова повезло. Я был одним из первых, слышал стрекот пулеметного огня, бежал гораздо дольше, чем надеялся продержаться, а затем раздался ужасный взрыв. – Он потер лицо, словно пытаясь стереть эти воспоминания. – И дальше я уже рассказывал вам, как был похоронен заживо. Не спрашивайте, как меня нашли. Я снова потерял сознание, так что не был в состоянии как-то привлечь к себе внимание. Понятия не имею, сколько я пролежал в грязи, медленно задыхаясь. Я правда не помню временных отрезков – мне кажется, все произошло за несколько мгновений. После взрыва я не помню ничего. Нет, на самом деле это не так. У меня осталось какое-то смутное воспоминание о хирурге, лекарствах и лихорадке. И мне кажется, что я помню, как, лежа где-то в беспамятстве, услышал о резне.
Кавендиш кивнул.
– Один из самых мрачных дней для нас. Я внимательно следил за новостями с фронта. Два моих близких друга участвовали в битве при Пашендале.
– Они выжили?
Кавендиш убрал свои приборы.
– Можете опустить рукав и одеться, – сказал он. – Вернулся только Клифтон. Я работал в одном из полевых госпиталей Западного фронта. Я видел много страданий и в полной мере могу понять, что вы описываете, но эта битва, по словам Дональда, была одной из самых ужасных. Почти полмиллиона погибших. Австралийцы и новозеландцы пострадали больше всех. Австралийцы потеряли почти двадцать шесть тысяч молодых ребят всего за один месяц, хотя Дон говорил, что анзаки были невероятно мужественны, как и канадцы.
Оба замолчали, погрузившись в мрачные мысли.
– Ничего не приходит на ум?
Уинтер честно покачал головой.
– Ну, думаю, нужно воссоединить вас с семьей. Я не вижу никаких непосредственных медицинских осложнений после сегодняшних событий, но вам нужно спокойствие и отдых. Сотрясение мозга – странная вещь: вы можете чувствовать себя хорошо, но потом может стать плохо на несколько дней, также возможна слабость.
Раздался тихий стук в дверь, и вошла помощница Кавендиша.
– Да, мисс Эплярд?
– Прошу прощения, доктор Кавендиш, но мистер Персиваль Фитч из «Андерсон и Шеппард» прислал записку и этот маленький конверт. Один из его помощников только что принес.
Уинтер насторожился.
– Это для меня?
– Возможно, – сказала женщина. И протянула небольшой пакет Кавендишу.
Он надел очки и прочитал записку вслух.
– «Я полагал, что мистер Уинтер забрал свой бумажник и другие личные вещи, но взял на себя смелость проверить карманы костюма, который он у нас оставил. Во внутреннем кармане я обнаружил это и возвращаю находку вам. Я надеюсь, мы успели его застать. С уважением, Персиваль Фитч». – Кавендиш снова снял очки и вручил Уинтеру маленький конверт.
