Компания «Уинтер и Ко» запустила руку в основные прибыльные области в Великобритании и за рубежом, и даже хитрый старый Томас видел, что у его старшего сына талант: он умел подмечать возможности и делать деньги. Молодость Алекса позволяла ему идти на риск там, где более зрелый человек не решился бы.
– Просто учись на своих ошибках и извлекай прибыль из правильных решений, – говорил Томас Лексу.
Все в семье соглашались, что, раз Лекс старший, значит, ему и быть наследником престола империи Уинтеров, и он заслужил это право, обладая деловой жилкой, необходимой, чтобы приумножить семейное состояние.
Алекс услышал лай собак и улыбнулся знакомым звукам. Джин и Тоник. Они, должно быть, уже совсем старые. Джинни, наверно, почти четырнадцать. Собаки почуяли, что что-то происходит, особенно если Клэрри уже предупредил Брэмсона. Раздумывая над этим, Алекс увидел, как в некоторых комнатах зажегся свет.
Он перестал думать о семейном бизнесе, хотя ему было интересно, продолжает ли Дуглас чувствовать себя в тени.
– Трудно быть средним братом, дорогой, – объясняла мать. – Легко быть тобой – лихим и талантливым старшим братом. Дуги кажется, что у тебя есть все.
– А как же Руперт? Незаметно, чтобы он переживал.
– Быть Рупертом тоже очень легко. Он третий по счету, от него ничего особенного не ждут, и даже ребенком он никогда не претендовал на престол. Кроме того, он испорченный, заласканный, страшно обаятельный, безрассудный в отношении самого себя и денег – его так легко любить, правда же? Женщины от него без ума. Чего еще желать богатому молодому человеку? – Она улыбнулась. Алекс любил свою мать. Она хорошо понимала всех своих сыновей и любила каждого по-своему. Ему не верилось, что Дуги, независимо от того, с какими демонами ему приходилось бороться, может обвинять мать в том, что она относится к нему как-то иначе.
Дверь открылась, и Алекс вернулся в реальность. Силуэт в дверях был знакомой фигурой Брэмсона.
– Господин Алекс, сэр? – Он никогда не слышал, чтобы голос Брэмсона мог звучать так трепетно. – Неужели это вы? – тихо сказал он в темноту.
– Да, это я, Брэмсон. Я вернулся.
Высокий, худой дворецкий, который начал работать в их семье как слуга и затем дорос до своего нынешнего поста, очень нравился всем членам семьи. Он был дворецким Уинтеров с тех пор, когда Алекса отправили в школу-интернат в возрасте восьми лет. Теперь все еще проворный управляющий спустился по небольшой каменной лестнице и обнял старшего сына, что было совсем на него не похоже.
– Э… – Он откашлялся. – Простите меня, сэр. Я ужасно рад видеть вас живым.
– Не за что извиняться, Брэмсон.
– Вы так осчастливите вашу мать. Ее состояние… Ну, я уверен, вы и сами понимаете. Я хочу…
Алекс остановил его.
– Мать уже знает, что я вернулся?
– Нет, сэр. Я должен был убедиться собственными глазами. Я не мог поверить в то, что Клэрри сказал.
Он кивнул.
– Мудрое решение. Тогда пойдем и порадуем ее.
– Я так сожалею о господине Томасе. – Алекс проглотил боль от слов Брэмсона. – Господин Уинтер был для меня ну почти как второй отец, и как его бывший камердинер… – Он осекся. Потом бодрым голосом прибавил: – Ваше возвращение поможет вернуть радость в этот дом.
– Спасибо, Брэмсон. – Алекс был рад, что его голос звучит ровно. Но хотя он хотел сказать больше, слова застряли у него в горле, когда он представил себе мир без силы и знаний – и громкого смеха – Томаса Уинтера.
– Я разбужу семью, сэр.
– Э, нет… – Он схватил Брэмсона за локоть. – Лучше не стоит, старина.
– Сэр?
– Брэмсон, это все очень тяжело для меня. Я пришел в сознание сегодня утром после падения и удара головой. Кроме головной боли этот удар вернул мне память. Ты не можешь себе представить, как все это странно. Я потерял где-то несколько лет – понятия не имею где. Я пытаюсь собрать все это вместе, но это не так-то легко. Очень трудно на самом деле.
– О, господин Алекс. Я и представить себе не мог…
– Откуда тебе было знать? Пожалуйста, не расстраивайся. Но, если ты разбудишь всех, придется сегодня отвечать на все их вопросы, а также… – Он выдохнул воздух, который он, казалось, держал в себе с самого Лондона. – Надо подождать несколько часов. Мне нужно… кхм… немного акклиматизироваться. Они все никуда не денутся до утра.
– Да, сэр. Завещание вашего отца будет зачитано завтра днем.
– Понимаю. Какое ужасное время я выбрал, чтобы вернуться.
Они остановились в темноте, и Алекс был уверен, что оба думали об одном и том же: как его возвращение изменит теперь все, что должно было произойти в семье, в частности для Дугласа.
Теперь настала очередь Брэмсона откашляться.
– Думаю, ваша мать еще не спит, сэр. Эффи отнесла ей поднос с какао и печеньем всего полчаса назад.
– Позволь мне подняться вверх. Я помню дорогу.
– Разумеется, сэр. Хотите чего-нибудь?
– После твоего вопроса я понял, что голоден. Не могу вспомнить, когда в последний раз ел.
– Предоставьте это мне. Хм, в вашей старой комнате давно не убирали, сэр.
Алекс остановился на ступеньках и усмехнулся. Тусклый свет сочился из приемной и освещал мужчин.
– Я могу уснуть и на полу, так я устал. – Он увидел, что Брэмсон не постарел ни на день за эти годы, если не считать легкой седины в волосах, и в этот момент успокоился.
Казалось, знакомая обстановка вокруг пыталась обнять его – от мягкой улыбки дворецкого до запаха воска для полировки, доносившегося через открытые двери из большого приемного зала. Все это с любовью потянулось к нему, заключило в свои нематериальные объятия и сказало ему, что теперь он в безопасности… Он дома.
Алекс сделал глубокий вдох и вошел в дом. Горели только небольшие неяркие настенные лампы, поэтому приемный зал казался необычно мрачным, но это хорошо сочеталось с атмосферой траура. В доме было так же тихо и спокойно, тишину нарушали только массивные дедовские часы, которые отсчитывали часы жизни его семьи еще до рождения Алекса. Он подошел к ним и провел пальцами по великолепным инкрустированным узорам, и в его голове всплыли факты: редкие часы времен Георга III, сделанные Кристофером Годдардом в Лондоне в середине восемнадцатого века, с римскими цифрами для часов и арабскими – для пятиминутных интервалов. Механизм был изготовлен часовщиком из «Дженнинз и сын», с девятью ударами колокольчика каждые четверть часа и красивым глубоким и мягким гонгом каждый час. Алекс покачал головой. Как он мог вспомнить все эти подробности о часах и при этом понятия не имел о том, что произошло в его жизни после окончания войны?
– Господин Алекс?
– Часы навеяли счастливые воспоминания.
– Могу представить себе, сэр. Я взял на себя обязанность заводить их, когда вы уехали. Вы всегда очень серьезно относились к этому делу.
