– О, добрый день, это Иден Валентайн из свадебного салона «Валентайн» на Слоун-сквер.
– Привет, Иди. Это Джонатан Элтон.
– А, Джонатан, спасибо. Мне надо поговорить с господином Фитчем.
– Господином Фитчем? Боюсь, его нет. Он в отпуске. Кажется, отправился в путешествие по Озерному краю на три недели.
– О, понятно, – сказала она, это известие ее ужасно разочаровало.
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Э… может быть. Не знаю, помните ли вы, но господин Фитч рассказывал мне о джентльмене, которого сбила машина на Севил-роу некоторое время назад… это один из ваших клиентов?
Он заколебался.
– Помню, да.
Она понимала, что не очень-то корректно расспрашивать его.
– Не могли бы вы оказать мне любезность и назвать его имя? – Она представила, как доброе мальчишеское лицо Джонатана сморщилось от беспокойства. – Вообще-то, Джонатан, не стоит, – перебила она сама себя, подумав, что бестактно просить его или Фитча нарушить конфиденциальность одного из клиентов. Она знала правила Севил-роу лучше многих. – Я знаю, что в нашем деле не принято задавать подобные вопросы, но, возможно, вы позволите мне задать вопрос по-другому. Не могли бы вы сказать, не связано ли как-то имя Том с вашим клиентом? – Она продвигалась на ощупь. Если этот человек и был Томом, то едва ли он назвал это имя, а затем забыл его. Было смешно спрашивать, но вопрос был уже задан. – Извините за такой странный вопрос, Джонатан, просто мне кажется, что я знаю этого джентльмена, но я знала его под именем Том, и он жил в Эппинге.
В его голосе послышалось облегчение, когда он заговорил.
– Могу вас заверить, что это имя ни разу не упоминалось, я сам был там, когда все это произошло, мисс Иди. Совершенно точно никакого Тома. И никакого упоминания об Эппинге.
Она кивнула, ее сердце сжалось от боли, когда перед ней захлопнулась еще одна дверь.
– Ладно, простите, что побеспокоила. Спасибо, Джонатан, и, пожалуйста, передайте господину Фитчу огромный привет от меня.
– Передам. До свидания, Иди.
– До свидания, Джонатан, – тихо сказала она, положив трубку и вдруг почувствовав себя глупо. Что бы она в любом случае сказала Фитчу? «Мне кажется, один из ваших клиентов может быть моим пропавшим мужем? Нет, извините, его имени я не знаю. Я знала его только как Тома». Она вздрогнула, понимая, что ведет себя безумно, а теперь она еще и впутала Мадлен в свои бредовые догадки.
В дверь позвонили, она обернулась и увидела Мадлен в дверях вместе с Сарой. Сара покраснела, а Мадлен выглядела необычно взвинченной.
– Сара хочет тебе кое-что рассказать, – сказала она, приглашая гардеробщицу в салон. – Давай, Сара. Расскажи Иден то, что ты рассказала мне.
Глава 24
Алекс сидел за своим столом в Ларксфелле, уставившись на красный платок.
Это была идея Сесили.
– Это часть прощания с прошлым, Лекс. Избавься от него. Просто отдай его мне – и я его тотчас сожгу.
Алекс вскочил как ошпаренный.
– Нет, не сожжешь. Но я его уберу, обещаю.
– Я уже ненавижу этот платок. Если я только увижу его, Лекс, я его уничтожу. Эта красная тряпка не дает тебе жить.
Он делано засмеялся, чтобы доказать, что никак от него не зависит.
– Я же сказал, что уберу его, разве этого недостаточно?
И убрал – подальше в ящик стола. А теперь вот снова держал его в руке.
Он собирался подписать чек на оплату расходов за медовый месяц, но созерцание платка остановило его. Одно прикосновение к нему открывало все ящики у него в голове, куда он аккуратно сложил мысли о возлюбленной, девушке… даже жене, которая, возможно, где-то ожидает его. Требовалась вся сила воли, чтобы изгнать эту таинственную невидимую женщину у себя из головы и сосредоточиться на невесте и предстоящей свадьбе. Он дал себе слово, что сделает это: ради Пен, ради своей семьи, ради себя самого.
И он, казалось, выиграл эту битву с самим собой, однако стоило взглянуть на носовой платок, и все демоны вернулись, с ликованием открывая эти ящики, вытряхивая их содержимое и наполняя его чувством вины с каждым вымученным вопросом, который всегда сводился к одному и тому же: «Кто же ты?»
– Все движется так быстро, – пробормотал он.
– Что, дорогой? – переспросила мать.
Он сунул платок между коленями. Сесили Уинтер имела привычку незаметно подкрадываться к нему, но так, что невозможно было обвинить ее в бестактности. Сейчас она стояла перед ним с тарелкой еды.
– Алекс, если не хочешь ужинать со мной, по крайней мере пообещай, что поешь, – сказала она с любовью. – О, ты здесь уютно устроился, – добавила она, подходя к камину и ставя тарелку с сэндвичами перед ним. – Ешь, Алекс, или у тебя не будет сил, чтобы подарить мне моего первого внука.
– Не будь вульгарной, мама, тебе это не к лицу, – сухо сказал он, и она усмехнулась.
– Все в порядке?
Он потянулся за сэндвичем и издал благодарный стон, почувствовав вкус еще теплой и липкой жареной курицы.
– Это домашний чатни?
– К тому же из наших собственных яблок.
Он кивнул, с жадностью жуя.
– Вот видишь, ты голоден.
Когда она отвернулась, он сунул платок в карман и последовал за матерью к камину, взяв с собой тарелку.
– Я потерял счет времени. Чувствую себя ужасно из-за того, что придется оставить все на целых четыре недели.
– Ерунда, Лекс. До вашей свадьбы еще несколько месяцев, так что я совершенно не понимаю, почему ты беспокоишься о делах. Я хочу, чтобы ты свозил красавицу Пен в путешествие и сделал ее очень-очень счастливой, а также подарил мне внука.
Он взглянул на мать с тихим отчаянием.
– Почему тебе кажется, что все идет слишком быстро? – спросила она, делая вид, что не заметила его взгляда, и возвращаясь к исходной теме, которую он надеялся не продолжать.
– Пен так торопится замуж, что я едва успеваю следить за всеми приготовлениями. Какая девушка, планирующая большую свадьбу, не оставляет себе по крайней мере год на все приготовления? Пен хочет организовать все за несколько месяцев. Первое апреля наступит, оглянуться не успеем.
– Она не беременна, дорогой?
На этот раз он посмотрел на нее предостерегающе.
– Ну, это День дураков. – Она пожала плечами. – Ты передумал?
– Не передумал, просто не понимаю. К чему так спешить?
– Ну, ей явно кажется, что она слишком долго тебя ждала!
Он вздохнул, и это был вздох смирения.
– Мне, в общем-то, не на что жаловаться.
– О, Лекс. Это же на всю жизнь, дорогой! – Раздражение Сесили нашло свое отражение в страдальческом взгляде на сына.
