Алекс проглотил сэндвич, который, казалось, внезапно стал безвкусным. Повернулся, посмотрел на огонь, и на какой-то миг он напомнил ему другой огонь в гостиной… Элегантно обставленная комната, но не особенно большая или изысканная. Он вспомнил старика… но тут воспоминание упорхнуло, как потревоженная бабочка.
– Алекс? Что происходит?
Он чувствовал отдушку флердоранжа духов своей матери, видел плоский овальный флакон, но почему же при этом ему представляется другой флакон и вспоминается аромат других цветов?
– Я… почувствовал аромат. У меня возникло какое-то смутное воспоминание о фиалках.
Она пожала плечами.
– Есть духи под названием «Апрельские фиалки», кажется. «Ярдли» вроде бы. Я пробовала, но у меня от них болит голова.
– «Ярдли», – пробормотал он, обдумывая это слово, потому что оно показалось ужасно знакомым.
– Это на Бонд-стрит, дорогой, – пробормотала она.
– Извини. У меня, кажется, стали чаще появляться вспышки памяти.
Она моргнула.
– Думаю, это должно было случиться. Надеюсь, это принесет тебе облегчение. – Несмотря на оптимизм в ее словах, в голосе Сесили не было уверенности.
– Да, не считая того, что в воспоминаниях есть люди, мама. Люди, которые могут заполнить промежуток времени, когда меня считали пропавшим без вести.
– Ты кажешься очень обеспокоенным.
– Да. Что, если я был… Ну, с кем-то?
– С той, кто душилась «Ярдли», ты имеешь в виду? Снова красный платок, не так ли? – Она посмотрела на него с раздражением. – Ты обещал.
– Кто-то аккуратно сделал этот платок. Его назначение слишком очевидно. Извини, мама, но мне кажется верхом нелепости пытаться закрывать на это глаза, – сказал он, изо всех сил стараясь не обращать внимания на сомнение, которое отразилось на ее лице, сомнение в том, что та, кто пользуется «Апрельскими фиалками» и вырезает сердца в носовых платках, подходит для Уинтеров по социальному статусу.
– Ладно, давай просто поговорим об этом, но потом я уже никогда не буду поднимать этот вопрос. Я хочу закрыть эту тему. – Она громко вздохнула. – Что можно предпринять, чтобы узнать об этом побольше?
Алекс почувствовал прилив восхищения своей матерью, которая была справедлива, как никто другой.
– Я очень много об этом думал и пришел к выводу, что есть только одно место, куда можно пойти. Мне кажется, я должен вернуться туда, где я его нашел. Это единственная исходная точка, которая у меня есть.
– Ты имеешь в виду доктора Кавендиша?
– Я имею в виду Фитча и его магазин на Севил-роу.
Она покачала головой.
– Иголка в стоге сена, Лекс. И чревато проблемами с твоей планируемой женитьбой.
– Мама… А что, если я уже женат?
– О господи! – Она выглядела искренне потрясенной.
– Я могу жениться на Пен незаконно. Ты ведь не хочешь, чтобы двоеженство вошло в историю семьи Уинтер?
Как правило, добродушное выражение лица Сесили омрачилось беспокойством.
– Нет, разумеется, нет. Мне до сих пор как-то не приходило в голову, что ты действительно мог жениться.
Он сглотнул.
– Меня не было достаточно долго, так что возможно, у меня даже есть дети.
Сесили посмотрела на сына с глубокой тревогой.
– О, Лекс, – взмолилась она. – Теперь ты просто дразнишь меня. Ты знаешь, как я хочу внука… много внуков.
Он пожал плечами, как бы прося прощения, что расстроил ее.
– Я просто говорю. Мы ничего об этом не знаем.
– Ну, я поговорю с Джеральдом сегодня утром…
Он встал.
– Нет. Позволь мне самому разобраться с этим. Если мы впутаем сюда еще и Джеральда, проблема может стать куда больше и серьезнее, чем на самом деле. Вполне возможно, я совершенно напрасно опасаюсь худшего. Несколько конкретных вопросов могут вывести меня на правильный путь.
– Ладно. Мне понятно твое нежелание пускать в ход кавалерию.
– Кавендиш и Фитч оба были там, когда я пришел в себя. Начну именно с этого – попрошу их вспомнить абсолютно все, что они только могут, о том дне. Может быть, со мной был еще кто-то?
– Разве ты не говорил что-то о том, что был одет в старый костюм?
Он кивнул.
– Он не был старым, насколько мне помнится. Он, скорее всего, порвался при падении, но сам костюм был хорошо сшитым и из качественной ткани… – Он пожал плечами. – Не мой цвет, по правде говоря, я никогда раньше не носил темно-синий.
– Что было в карманах?
– Карманы были пусты. Единственная причина, почему платок остался незамеченным, – он был во внутреннем потайном кармане.
Она нахмурилась.
– В карманах ничего не было. Почему? Где были твои деньги?
– Предполагаю, что меня ограбили. Хотелось бы думать, что я пытался отбиться от них, но если нет, то почему?
– Подожди, – сказала она. – Ты сказал, что костюм был сшит качественно. Тогда его сшил для тебя портной, но, по твоим словам, не Перси Фитч.
– Точно нет.
– Ну, дорогой… какая этикетка была на костюме? Если ты это узнаешь, то сможешь найти этого портного.
Он открыл рот от изумления, а затем бросился к матери и расцеловал ее.
– Ах, какая же ты умница! Отец точно женился на тебе не только из-за красоты.
– В этом я могу тебя заверить, – ответила она. – Ты помнишь имя на костюме?
– Нет, но завтра я первым делом позвоню Персивалю Фитчу.
– Что насчет Пенни?
– Ни слова, мама. Это может ни к чему не привести.
Она кивнула, позволила ему помочь ей подняться и тихо застонала.
– Я должна предостеречь тебя, Лекс. Я знаю, что Пенни выглядит как независимая, современная женщина, но ты сам понимаешь, что ей не приходилось сталкиваться с настоящими невзгодами. Единственный дедушка, которого она когда-либо знала, все еще жив и здоров, и ей никогда не приходилось горевать ни по кому, кроме тебя, дорогой. Ей не довелось выучить урок, что так сильно зависеть от эмоций опасно.
– В отличие от нас, ты хочешь сказать?
Сесили грустно улыбнулась.
– Давай просто скажем, что мы научились держать свои чувства под замком.
– Я не хочу обидеть Пенни, но я обязан это сделать.
– Тогда полагаю, что я должна помочь тебе всем, чем только смогу.
* * *
После беспокойной ночи Алекс появился к завтраку взвинченным и увидел миску простой каши с медом и припущенные зимние фрукты.
Рядом с ним появился небольшой кувшин.
