* * *
Мы уже убедились, что отношение российской высшей полиции к французам могло быть самым разным: от попустительства и закрывания глаза на неуместные выходки «своих» французов до подозрительности по отношению к «чужим» и враждебным. Но во всех случаях, рассмотренных выше, речь шла о конкретных французах с конкретным судьбами и жизненными обстоятельствами. И рассматривались эти судьбы в дипломатических донесениях и полицейских бумагах вполне всерьез. Однако русско-французские отношения становились и предметом весьма своеобразного полицейского юмора. Одному образцу такого юмора посвящена следующая глава.
12. Русская полицейская карикатура на французов: бородки Jeune-France (1838)
Под номером 10092 и датой 2 апреля 1837 года в Полном собрании законов Российской империи значится Сенатский, по Высочайшему повелению, указ «О воспрещении гражданским чиновникам носить усы и бороду». Он гласит:
Правительствующий Сенат слушали предложение г-на министра Юстиции, что г-н Статс-секретарь Танеев отношением от 16 минувшего марта сообщил ему г-ну Министру, что Государь Император, сверх доходящих до Его Величества из разных мест сведений, Сам изволил заметить, что многие гражданские чиновники, в особенности вне столицы, дозволяют себе носить усы и не брить бороды по образцу Жидов или подражая Французским модам. Его Императорское Величество изволит находить сие совершенно неприличным и вследствие сего Высочайше повелевает всем Начальникам гражданского ведомства строго смотреть, чтобы их подчиненные ни бороды, ни усов не носили, ибо сии последние принадлежат одному военному мундиру. О таковом Высочайшем повелении он, г-н Министр Юстиции, предлагает Правительствующему Сенату для надлежащего исполнения.
Однако некоторым затейникам из высшей полиции этого изъявления высочайшей воли оказалось недостаточно. 12 февраля 1838 года Дмитрий Гаврилович Бибиков (1792–1870), в 1837–1852 годах киевский военный губернатор и подольский и волынский генерал-губернатор, получил послание с грифом «секретно» за подписью главноначальствующего III Отделением графа Бенкендорфа (подписана бумага Бенкендорфом, но русский язык, которым она писана, и замысловатость полицейского остроумия, в полной мере в ней проявившегося, заставляют приписать истинное ее авторство начальнику штаба корпуса жандармов, впоследствии, с 1839 года, управляющему III Отделением Леонтию Васильевичу Дубельту):
Доходит беспрерывно до моего сведения, что в Киевской, Подольской и особливо в Волынской губерниях молодые люди, упитанные духом вражды и недоброжелательства к правительству и принимая все мысли и даже моды Западной Европы, отпустили себе бороды (Jeune France) и испанские бородки. Хотя подобное себяуродование не заключает в себе вреда положительного, не менее того небесполезно было бы отклонить молодых людей от такого безобразия, не употребляя однако же для достижения сей цели мер строгих и каких-либо предписаний. А потому не изволите ли Ваше Превосходительство найти возможным приказать всем будучникам
[21] и другим нижним полицейским служителям отпустить такие бороды и, для вернейшего успеха, отпустить их в некотором карикатурном виде? Но в случае Высочайшего проезда Государя Императора чрез губернии, Вам вверенные, полицейские служители должны быть немедленно обриты, дабы все видели, что такое уродование лица противно Его Величеству и что было допущено единственно в насмешку безрассудным подражателям чужеземных странностей.
Вообще сходные театрализованные «внушения» с помощью будочников входили, можно сказать, в российскую традицию: если верить известному историческому анекдоту, еще Екатерина II для отвращения подданных от французских послереволюционных мод, которые ей очень не нравились, приказала нарядить всех будочников в новейшие фраки и дать им в руки лорнеты.
Тем не менее Бибиков, по всей видимости, был изумлен столь оригинальной педагогикой. 22 февраля 1838 года он отвечал шефу жандармов:
На секретное отношение Вашего Сиятельства от 12 сего февраля имею честь уведомить, что со времени прибытия моего, наблюдая по всем частям за точным исполнением Высочайших повелений, я удостоверился, что Высочайшее воспрещение носить бороды (jeune France) и испанские бородки строго исполняется и в нарушении оного из живущих в Киеве никто не замечен. Что же касается до прочих мест управляемых мною губерний, то я требую относительно наблюдения за исполнением Высочайшей воли надлежащих сведений и по получении оных не оставлю уведомить Вас, Милостивый Государь, о тех мерах, какие признаны будут мною за нужное согласно Вашему мнению.
Будочник с лорнетом
28 марта, обозрев вверенные ему губернии более подробно, Бибиков уточнял:
В дополнение к отзыву 22 февраля № 217 имею честь уведомить Ваше Сиятельство, что в Подольской губернии одни только приезжие иностранцы встречаются иногда с бородами à la jeune France, а тамошние жители их не носят; прежде сего там заметна была страсть к усам, но теперь, по сделанным с прошедшего года от гражданского губернатора, вследствие последовавшего о том Высочайшего повеления, внушениям, и усов никто не носит. В Волынской же губернии некоторые из дворян носили подобные бороды, но после первого намека, сделанного житомирским военным и волынским гражданским губернатором губернскому предводителю дворянства о непристойности такой моды, дворяне в городе Житомире тотчас выбрили у себя усы и бороды, и сему примеру последуют, вероятно, и жители уезда.
Бенкендорф и/или Дубельт справедливо догадались, что такое природное явление, как растительность на мужских подбородках, имеет немалый символический смысл. И совершенно правильно связали их с таким термином, как Jeune France (в указе говорилось более расплывчато о французских модах). Другое дело, что истолкование этой французской реальности они дали чересчур «сильное».
Реальная предыстория термина Jeune France такова: в августе – сентябре 1831 года парижская сатирическая газета «Фигаро» опубликовала ряд статей, где высмеивала недавно возникший тип, который предложила именовать неологизмом le Jeune-France (новым здесь было употребление артикля мужского рода, поскольку вообще-то France – слово женского рода и требует такого же артикля). Согласно статьям из «Фигаро», юнофранцуз (так я предлагаю переводить этот неологизм) – ультраромантик, который эпатирует буржуа своими якобы средневековыми нарядами, своим поведением (любит пунш, восхищается ночной природой, постоянно говорит о смерти, пьет из черепа любовницы и проч.), своим жаргоном (пишет без глаголов, вскрикивает «феноменально» и «пирамидально») и, наконец, своим волосяным покровом: главная отличительная черта юнофранцуза – бородка: «монашеская, капуцинская, козлиная, средневековая, бородка млекопитающего». Следует подчеркнуть, что эти бородки были экстравагантной формы и что носители их принадлежали к столичной артистической публике; в провинции дело обстояло иначе. Историк Ален Беккиа изучил «корешки» паспортов 1816–1825 годов, сохранившиеся в архиве нормандского города Эльбёф и содержащие, среди прочего, особые приметы их владельцев; так вот, по его данным, 90–95 процентов этих владельцев (ремесленников, поденщиков, фабрикантов и т. д.) носили бороды – но эти бороды, как можно с уверенностью предположить, не были ни романтическими, ни средневековыми. Первое употребление термина «юнофранцуз» на страницах «Фигаро» 19 августа 1831 года связано именно с бородкой: заметка повествует о парижанине, который сбежал от аристократки-жены и «отпустил бородку, как у серны или юнофранцуза». И в дальнейшем идея, что юнофранцуз прежде всего характеризуется маленькой «козлиной» бородкой, возникает на страницах французских стихов и прозы 1830-х годов неоднократно. Особенно выразителен рассказ Теофиля Готье «Даниэль Жовар, или Обращение классика», впервые напечатанный в сборнике Готье, которые так и назывался «Юнофранцузы» (Les Jeunes-France, 1833). Здесь ясно показано, что превращение молодого человека из замшелого ретрограда в смелого новатора предполагает среди первоочередных мер отращивание эспаньолки – короткой остроконечной бородки, которая, даже не будучи очень густой, «по крайней мере свидетельствует о намерении отрастить бороду», тогда как бритый подбородок указывает на принадлежность его владельца к числу законопослушных мещан. Связь «козлиных бородок» и «юной Франции» к началу 1840-х годов стала общим местом не только во Франции, но и в России. Например, в «Северной пчеле» от 3 октября 1841 года помещена рецензия на комедию Д. Зубарева «Современное бородолюбие», герой которой, франт «с козлиной бородкой», не найдя понимания в провинции, намеревается «поехать с горя в Москву: там юная Франция, верно, найдет себе приют и подражание».
