– Я думала, негативных реакций на интрасенсов уже не будет, общество привыкло к их появлению как к неизбежному витку эволюции. Кто же стоит за «простыми людьми»?
– Пока неизвестно. Человек это умный, осторожный и хорошо информированный, и, судя по всему, одержим жаждой власти, а искать его надо у нас.
– Что?! В отделе?
– И в отделе тоже, но я имел в виду тревожные службы, связанные с предельным психическим напряжением работников: УАСС, пограничников, общественные инспекции.
– Вы говорите страшные вещи, Репс!
Борда провел ладонью по морщинистому лицу, раздвинул губы в улыбке.
– Похоже, это первый раз, когда ты отреагировала как женщина, Власта.
Боянова слегка покраснела, нахмурилась.
– Это что, порицание, похвала?
– Ни то, ни другое. Меня всегда поражал тот факт, что ты иногда больше мужчина, чем многие из нас. Не бойся оставаться женщиной, ведь это не умаляет твоих достоинств.
Комиссар справилась с собой, холодно взглянула на заместителя.
– Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз и в иной обстановке. Второе сообщение?
– Жена Шаламова Купава попала в клинику «Скорой помощи» в Рязани.
– Что с ней?!
– Пси-отравление. По-видимому, она в последнее время увлеклась ви-нарко – музыка, клипы, эйдовнушение – и не смогла самостоятельно выйти из транса. Кстати, мы только что узнали: она попала в сферу интересов социоэтической инспекции
[86]
. Придется нам изучить ее окружение, здесь не все чисто.
Боянова помолчала, переваривая сказанное:
– Вы знаете, что у нее ребенок?
– Да, дочь Дарья, от Мальгина. Дочь находится в приюте для «непонимашек»
[87]
и ни в чем, конечно, не нуждается, но сам факт…
– Дайте координаты клиники, завтра я увижусь с Купавой.
– Зачем?
Боянова озадаченно посмотрела на зама.
– То есть что значит зачем? Хочу поговорить с ней, выяснить причины ее увлечения… или вы не верите в мои психологические способности?
– Верю, но прошу с визитом повременить. Вы должны иметь всю информацию, прежде чем пойдете к ней, это лишь увеличит шанс помочь ей. – Борда умоляюще прижал руку к груди.
Комиссар, колеблясь, смотрела на него вопросительно, кивнула.
– Хорошо, пойду позже, когда вы… разрешите.
Заместитель вздохнул, сделав скорбное лицо: он понимал чувства женщины и на колючие выпады никогда не отвечал.
Разговор закончился.
Боянова вспомнила о личных вызовах, включила виом, и лицо ее при виде дочери разгладилось.
– Мамочка, я так соскучилась по тебе! – раздался в кабинете звонкий веселый голосок.
Кокос выглядел как и все костюмы этого типа, в таких ходила половина взрослого населения земного шара, настолько удачной, удобной, приспособленной ко всем случаям жизни, красивой и даже элегантной оказалась разработка инженер-модельеров УАСС, специализирующихся на снаряжении и одежде для спасателей. Кокосы для широкого потребления выпускались, конечно, без спецоборудования и компьютерного оснащения, но этот костюм полностью отвечал заказу. Мальгин убедился в этом сразу, как только надел его и включилось сопровождение.
Персональный киб-интеллект кокоса, инк типа «Советчик», носил звучное имя Харитон и хранил в памяти гигабайтовый запас медицинской информации. Он сразу понял, что требуется другу-хозяину, и Мальгин вздохнул с облегчением: с помощью Харитона он надеялся быстрее овладеть бессознательными процессами просачивания знаний из «черных кладов» памяти, а главное, в моменты «выглядывания» из психики «черного человека» мог записать происходящее и в дальнейшем контролировать собственное поведение.
Кокос имел цвет морской волны, а кармашки, накладки и погончики были более темными, почти черными, пришлось заменить светлые кросс-туфли на черные.
– Неотразим, – проговорил на ухо Харитон; не на ухо, конечно, психосвязь осуществлялась непосредственно с мозгом, но мысли инка воспринимались как шепот.
Мальгин озадаченно повертел в руке тоненькую дужку эмкана, которую собирался надеть на голову, упрятав под волосы. Он услышал пси-передачу инка без антенны!
– Ты хорошо меня слышишь? – спросил он мысленно.
– Нормально, – ответил Харитон. – Чему ты удивляешься, интрасенс? Ты теперь весь – антенна, приемник и передатчик одновременно, так что привыкай. Кстати, не обладай ты экстрасенсными способностями, вряд ли смог бы подключиться к мозгу Шаламова без аппаратуры, как ты это сделал на Симушире.
– Ты и об этом знаешь?
– Класс обязывает.
Мальгин мысленно пожал руку Харитону, представляя его похожим на Железовского и отца одновременно. Дверь кабинета закрылась за ним.
Из института он отправился сначала домой, поужинал и позвонил отцу, чувствуя раскаяние: обещал звонить почаще, а получается раз в неделю.
– Привет, беглец, – проворчал старик, расчесывая грудь под халатом; он то ли встал недавно, то ли собирался ложиться спать. – Никак я тебе спонадобился?
– Замотался, – развел руками Мальгин, – прости. Что-нибудь случилось? Ты какой-то… смурной. Сердишься?
– Суров – не ладно, смирен – не гораздо, – ответил отец пословицей, не меняя неприветливого тона. – Лучше скажи, как ты относишься к Купаве.
У Мальгина испортилось настроение.
– Как?.. Амбивалентно
[88]
, пожалуй. А что?
– Ты свою заумную медицинскую терминологию оставь! – разгневался старик. – Ты знаешь, где находится твоя дочь?
Клим озадаченно почесал переносицу.
– Она сказала – у мамы… ее мамы…
– Так вот, Дарья сейчас в приюте для «непонимашек»! Что происходит с Купавой? Я хотел с ней побеседовать, но ее нет дома.
– Ну… я выясню, – осторожно сказал Клим. – Не принимай так близко к сердцу, па. В наше время сдача детей в приют – далеко не трагедия, это же не детские дома двадцатого века.
Мальгин-старший налился кровью, хотел что-то сказать, но вместо этого выключил связь со своей стороны.
Виом превратился в облако рыбьей чешуи.
Хирург некоторое время вглядывался в это облако, потом покачал головой и сказал вслух:
– А мне она ничего не сказала…
Подумал: придется нанести еще один визит. Он вспомнил самодовольную ухмылку Шумана, пренебрежительную складку губ Гзаронваля-Руцкого – нынешних приятелей Купавы, и настроение испортилось окончательно.
