– В лечебнице, – помедлив, ответил Гзаронваль, переглянувшись с собеседником; его Макар не знал.
– В какой? Впрочем, это я выясню сам. – Старик направился к выходу и уже из прихожей добавил: – Я не спрашиваю, что вы здесь делаете в отсутствие хозяйки, но было бы лучше, если бы вы покинули этот дом. – Мальгин-старший тоже умел быть твердым.
Дверь закрылась за ним, отрезав шипение «павлина» и красноречивое молчание остальных.
Полюбовавшись панорамой Хельсинки с башни музея-крепости Суоменлинна, Боянова вызвала такси и спустя четверть часа вышла из пинасса на лужайку перед коттеджем Маттикайнена, расположенным в парке под Свеаборгом. То, что председатель Всемирного координационного совета Тойво Маттикайнен пригласил ее домой, а не в свой рабочий кабинет в здании ВКС, расположенном на окраине рязанского парка Победы, было не совсем обычным явлением, но комиссар безопасности не привыкла анализировать ситуацию и делать выводы без достаточных оснований, зная, что все в конце концов разъяснится.
Она почти не спала эту ночь (два часа сна маловато даже для интрасенса), проведя ее с сестрой в Софии, где та жила и работала. Несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, Власта была точной копией Забавы, и различить их могли только близкие люди, да и то с трудом, особенно если смеха ради они выходили к гостям в одинаковых нарядах. Но характер у Забавы был гораздо тверже, чем у Власты, хотя и у той – не подарок, как она сама признавалась, и все же Забава Боянова славилась той силой воли, упорством в достижении цели, привычкой подчинять свои желания поставленной задаче, а также дисциплиной духа, которые всегда отличают игрока-профессионала от любителя и бойца от труса или просто слабого и нерешительного человека. Кроме того, Забава была интрасенсом, что, в свою очередь, накладывало отпечаток на ее личность. И вдруг она призналась сестре, что безнадежно влюблена в человека почти на двадцать лет моложе ее самой!
Власта была потрясена. Не тем, что ее суровая сестра влюбилась (ничто человеческое не чуждо и нам, интрасенсам, как горько пошутила Забава), а тем, какая бездна чувств открылась вдруг в ее гордой и неприступной сестре!
Они проговорили всю ночь, исчерпав до дна собственные запасы жалости и нежности… и слез, осудили род мужской как таковой и амнистировали его, потому что существовали мужчины, за которыми не грех идти следом. А потом выяснилось, что мучителем Забавы был Аристарх Железовский, интрасенс, биоматематик ксеноцентра Института внеземных культур…
– Железовский, – задумчиво повторила про себя Власта, глядя, как идет к ней по траве Тойво Маттикайнен. – Все-таки придется разобраться, что ты из себя представляешь…
Председатель ВКС был высок, поджар, светлоголов, издали выглядел юношей, но вблизи юноша исчезал, появлялся зрелый и умный человек, чей возраст явно читался в глазах, о нем же говорили морщины на лбу и энергичная складка губ.
– Вы точны, как комиссар, – с улыбкой сказал Маттикайнен, целуя руку женщины и протягивая ей букетик поздних полевых цветов. – Едва успел нарвать.
Легкая краска легла на щеки Бояновой, и, чтобы скрыть замешательство, она зарылась в букет, вдыхая аромат цветов.
– Какое чудо! Благодарю, Тойво.
– Не стоит благодарности. Идемте в солярий, чай готов, с шиповником, жасмином, чабрецом и селемом. Или вы предпочитаете кофе, какао, солинт, испли, сбитень?
Власта улыбнулась.
– Ийе
[100]
, Тойво-сан, предпочитаю чай.
Они уселись в удобные плетеные кресла под поляроидной крышей солярия на втором этаже коттеджа, где был накрыт стол, и Маттикайнен подал гостье пиалу с селемом – лунным медом, изумрудным и текучим, как вода. Чайный сервиз был невероятно красив, и хозяин пояснил с ноткой гордости:
– Дятьковский фарфор. Этому сервизу четыреста пятьдесят лет, мой прапрадед привез его из России в середине девятнадцатого века.
Он щелкнул ногтем по светящейся белизной чашке, почти прозрачной, с цветным орнаментом на боках – персонажами русских былин, и по веранде поплыл нежный тонкий звон.
Время от времени Маттикайнен на мгновение замирал, словно вслушивался в себя, и Власта, заметив под волосами за ухом хозяина спиральку пси-рации, поняла, что, как и она сама – в свой круг, он «впаян» в контур «спрута», соединявшего высших работников совета и банки их оперативной информации.
Мед был необычайно вкусен, и Боянова не преминула отметить это вслух.
Впервые земных пчел на лунные оранжереи завезли в две тысячи двадцать первом году. Как и растения, не сразу привыкшие к уменьшенной в шесть раз силе тяжести, пчелы тоже адаптировались долго, мутировали и стали давать очень своеобразный мед, названный селемом: жидкий, зеленоватый, с запахом земляники и цитрусовых, с великолепной вкусовой гаммой. В нормальных условиях, то есть в поле тяготения, равном земному, селем сохранялся недолго, и пили его обычно свежим.
– Не удивляйтесь, что я пригласил вас сюда, – сказал вдруг Маттикайнен, проницательно глядя на комиссара поверх своей пиалы с медом. – В последнее время в Совете имеет место утечка конфиденциальной информации, и кое-какие совещания я провожу здесь. Солярий имеет электронную и пси-защиту.
– Оппозиция?
– Вне всяких сомнений. Проявляются странные негативные тенденции к досрочной смене верхней палаты парламента, а социологи рекомендаций не… впрочем, извините, Власта, это наши внутренние проблемы, мои проблемы.
– По-моему, это наши общие проблемы. Конечно, безопасность – последняя инстанция, пожарная, если можно так сказать, впереди нее идут инспекции правонарушений, морали и так далее, но и у нас есть сектор прогноза, который уже бьет тревогу: не все благополучно в нашем королевстве, надвигается волна сдвига нравственности, пора заняться этим на уровне СЭКОНа, Совета безопасности и ВКС.
Маттикайнен кивнул.
– Именно это я и хотел от вас услышать. Вы случайно не интрасенс, Власта? Может быть, наши машины хранят не все данные о вас?
– Нет, к сожалению, – покачала головой Боянова. – Сестра у меня – да, интрасенс, а я нет, не удалась.
– Ну, вам жаловаться грех, – прищурился Маттикайнен. – В двадцать семь стать комиссаром безопасности удается далеко не каждому, а точнее – вы первая. Пейте чай, надеюсь, он тоже понравится: финский, со льдом и северными травами.
Молча они выпили по чашке чая.
– Еще? – Маттикайнен взял чайник с заваркой.
– Нет, спасибо. Дефицит времени остается самым острым дефицитом по сей день, особенно для тревожных служб.
– Вы правы, у меня его тоже нет. Вы очень хорошо сформулировали: волна сдвига нравственности, моральных критериев, наработанных человечеством в целом. Труд стал намного легче, возможности для отдыха и развлечений неизмеримо выросли, но соответственно увеличилась и степень деградации слабых личностей. Все это не может меня не тревожить, но я рад, что наши оценки совпадают. В ближайшее время я выйду в Совет с просьбой образовать комиссию по анализу положения, и мне понадобится ваша помощь.
