Он находился внутри большого бесформенного помещения, напоминающего пещеру. Стены помещения сплошь заросли колониями оранжевых грибов, с потолка свисали необычного вида «сталактиты», такие же наросты всевозможных форм были разбросаны группами по всему помещению. Некоторые из них дышали, меняя свечение, внутри других мигали алые и фиолетово-малиновые звезды. Мальгин знал, что это такое, но выразить словами едва ли смог бы.
Что-то было не так во всем этом, какое-то беспокойство грызло душу, давнее сожаление, расплывчатые воспоминания и желание проснуться. И еще где-то глубоко в желудке – или в груди? – в общем, где-то в недрах кристаллического тела лежало сверхтяжелое ядро, которое изредка пошевеливалось и вздрагивало, словно пытаясь избавиться от оков, и тогда Мальгин начинал терять сознание, «плыть», будто после нокдауна или хорошей дозы наркотика.
Не поворачивая головы, он поглядел вниз и увидел черные складки, переходящие в золотую пластинчатую броню. Еще ниже располагалась куча хвороста, сплетенного в замысловатую корзину с торчащими во все стороны прутьями, вернее, не корзину, а в гнездо наподобие журавлиного, разве что узор «гнезда» был более геометричен, отвечая каким-то сложным математическим законам.
– Трансдаль, – родилось в огромной голове Мальгина слово.
Вообще-то мыслил он сразу в нескольких плоскостях, словно у него было по крайней мере пять голов, но все они умещались одна в одной, не мешая друг другу и тому «главному», кто считал себя Общим-Единым-Мальгиным. Одна из голов изредка вспухала, перегревалась, превращалась в жгучий шар огня, и тогда Мальгин испытывал волну геометрической боли, искажающей форму тела, а главное – цель сознания. «Я» хирурга начинало расщепляться на десятки независимых психик, ущербных и злобных, враждующих друг с другом, влияющих на «ядро» в желудке, которое грозило всплыть через горло и превратиться во вселенную сумасшедшего огня. Геометрия горя и боли была непереносима, но избавиться от нее без помощи Харитона Мальгин не мог. Он вслушивался в себя в полузабытьи и ждал, терпеливый, как и любой «черный человек», ждал, когда придет проникатель и заберет его в Путь.
Изредка в головах Мальгина возникал странный образ парящей над туманной бездной птицы – это ворочался в нем человек, задавленный объемом маатанского «я», но пробиться в мир сложнейших чувств «черного человека», наслаждавшегося собственными переживаниями и разговором с самим собой, этот слабый пси-писк не мог. И человек продолжал корчиться от бессилия и жуткого иссушающего чувства одиночества.
Где-то вне поля сознания Мальгина родился дивный поющий звук – не то голос женщины, не то плач ребенка, вонзился в голову, во все головы, заполнил гулкое безмерное тело, всколыхнул древнюю память-тоску-печаль-жалость – ностальгию, отозвался болью в сердце… болью в сердце… Болью!
– Параформ, – загорелось в сознании четкое слово и следом еще одно: – Фазахозяинаинтро да.
Каркас тела не выдержал искажения геометрий, и боль затопила все головы Мальгина, раздробилась на отдельные очаги, разлилась по распавшемуся на отдельные блоки-кристаллы телу, жизнь вытекла из них тонкими горячими струйками…
Тишина, покой, желтые круги под веками от солнечных лучей, ласковый ветерок на лице, запахи трав, плеск воды – река рядом и далеко-далеко тихий колокольный звон… исчез. Ни рук, ни ног, ни тела – только голова, пустая и звонкая, прогретая солнцем, облизанная ветром, и ни одной связной мысли, только удивление и бесформенное чувство тревоги.
– Жив, постреленок, – раздался вдруг над ним густой мужской голос, – едва не утонул! Дарья, рушник давай…
И тотчас же словно его включили в сеть: появились руки-ноги и тело, и все ныло и болело, будто он попал под копыта лошади, и грудь не хотела подниматься, легкие – дышать, сердце – биться, голова – думать, руки – повиноваться. Кто-то надавил на грудь, изо рта хлынула вода, Мальгин закашлялся, закричал от боли тонким мальчишеским голосом, заплакал… свет в глазах померк…
Ощущение было, что он долго, очень долго всплывает из-под толщи воды, со дна океанской впадины, и воздуху в легких все меньше и меньше, вот-вот они разорвутся от напряжения, и вода хлынет в горло, в глаза, уши, легкие… но – выплыл!
Мальгин открыл глаза, переживая острое чувство блаженства от уходящей боли.
Он лежал на полу, уткнувшись лицом в толстый ворсистый ковер, источающий сотни запахов. Тело казалось насыщенным водой до предела и скользким, как рыбья чешуя. Ноги и руки не слушались, будто их и в самом деле не было. В голове струнно гудели провода, скакали всадники, слышалась пальба и гулкие вздохи морского прибоя. Через некоторое время Мальгину удалось понять, что он слышит ток крови, биение сердца и мышечные сокращения, а гул в голове был шумом пси-фона, излучаемого человеческим муравейником, в котором он жил.
– Советчик! – прохрипел Мальгин, пытаясь сесть.
Харитон ответил мгновенно.
– Здесь я.
– Все запомнил? Что со мной было?
– Похоже на парамнезию
[121]
, но со спецификой внушенной суггестии. У тебя начинает превалировать субсенсорное восприятие, а причина в том, что преобразование сенсорной информации у «черных людей» течет по-иному и приводит не к построению образа, адекватного миру, в котором он живет, а к коррекции существующих стереотипов. В результате субъективное семантическое пространство…
– Не умничай, я еще не соображаю.
– …превышает порог смысловой нагрузки, что тебя и спасает, – закончил инк скороговоркой. – Срабатывает чувственный переключатель, память проваливается в глубокое прошлое родовой линии… Хотя как такое вообще возможно, я не знаю. Или у тебя в роду пращур был колдун и чародей, заложивший в генный фундамент камень спящей генной комбинации психодемпфера лично для тебя, или ты самородок с двумя психиками.
– Химера, одним словом, – сипло ответствовал Мальгин и с усилием сел. – Сколько времени я отсутствовал… в смысле… ну ты понял.
– Шесть минут!
– Всего-то? – поразился Мальгин. – А мне показалось, часа два.
Закрыл глаза, сосредоточился, вспоминая формулы аутотренинга.
Голова еще кружилась, но силы прибывали с каждой минутой, и наступил момент, когда он смог встать и дойти до кухни. Выпив два стакана настоя из куманики и листьев толокнянки, он вернулся в гостиную, сел в кресло, расслабился и попытался вспомнить, с чего все началось. Взгляд наткнулся на «магическую сферу»… и тут же молнией сверкнула догадка: непосредственно перед приступом он рассматривал «сферу», увидев в ее глубине какую-то картинку, и мгновенно наступила «фаза хозяина», вернее, «фаза черного», переключившая сознание. Но что именно он увидел в «сфере»? Почему такой острой была реакция?
Мальгин выцедил третий стакан, отозвавшийся в голове волной легкой эйфории, и вспомнил, что увидел в глубине «сферы» чье-то лицо.
– Точно, это было лицо, – вслух сказал хирург. – Но чье?..
