– Он опасен, Майкл. Проанализируйте весь объем информации, случаи с экипажем угнанного им спейсера, с Джумой Ханом, с Мальгиным, а главное, поговорите с ксенопсихологами, изучающими маатан. Шаламов – наполовину «черный человек», психика его расщеплена, и этот процесс…
Лондон поднял ладонь, Ромашин замолчал.
– Я все это уже анализировал, Игнат, и не только я – крупнейшие эфаналитики отдела и погранслужбы, и наши мнения совпали: да, Шаламов может стать оборотнем, химерой, соединяющей в себе черты «черного человека» и землянина, но он не может стать нашим врагом – нет причин. Понимаете? Нет ни объективных, ни субъективных причин. Ведь даже настоящие «черные люди» не являются врагами людей.
Ромашин покачал головой.
– Вы не учитываете нюансы, Майкл. Конечно, Шаламов не враг нам, ни вообще, ни кому-нибудь конкретно, но… он не всегда способен контролировать свои поступки, как раньше, до катастрофы. Что бы ни утверждали врачи, психика его нарушена серьезно, восприятие им действительности не может быть адекватным, он уже в большей степени начинает мыслить категориями маатан, а много мы знаем о «черных» – что они считают для себя нормальным поведением? Может быть, для них смерть землянина – нормальное явление, исключительно полезное с точки зрения энтропийного равновесия. Именно поэтому Шаламов должен быть изолирован, хотя бы на время изучения его возможностей и попыток лечения.
Лондон улыбнулся, и Ромашин, как Мальгин когда-то, оценил эту улыбку, отражавшую вторую, скрытую во время официальных деловых разговоров и напряженной служебной деятельности натуру начальника отдела: мягкую, деликатную, великодушную и тактичную. Ромашин признался в душе, что по внутренним качествам в чем-то уступает этому человеку, не признающему за собой особых достоинств и не претендующему на исключительность. И вместе с тем мягкость Лондона хорошо сочеталась в нем с высокой требовательностью и упорством. Во всяком случае, убеждений своих он не менял и если уж решил что-то по-своему, то решил.
– Хотите еще сбитня? Предпочитаю его остальным фирменным напиткам, хотя люблю и кока-колу, и солинт. Хмель и мяту собирала дочь в прошлом году, а делает напиток жена, она у меня русская, Катя.
– А дочь как назвали?
– Акулина. Жена настояла. – Лондон вздохнул.
Ромашин засмеялся.
– Вы предлагали другое имя?
– Вообще-то я хотел сына, хотя уже знал, что будет дочь. Но поверите, все теплилась надежда, что медики ошибаются. Кстати, вы осведомлены, что предложил врач «Скорой» Джума Хан?
Ромашин замялся на мгновение, а у Лондона собрались вокруг глаз веселые морщинки.
– Да.
– Результатов еще нет?
– Просчитаны обе Америки, Южная и Северная, Австралия и Африка, остались Европа и Азия. Вряд ли орилоунский трансгресс отыщется на территории Европы, слишком уж хорошо она изучена, остается Азия. Ждем. Что вы еще хотели у меня спросить?
Ромашин помолчал немного. Было воскресенье, выходной день. Лондон, конечно, удивился, когда Игнат попросил его встретиться, но виду не подал. Жена и дочь, очевидно, не обрадовались тому, что супруг и отец остается дома, но привыкли ко всему. Зря пришел сегодня, подумал Ромашин, мог бы потерпеть до понедельника, человек и так отдыхает редко…
– Майкл, вы верите в интуицию?
Лондон снова прищурился, изучающе глядя на гостя.
– Верю.
– Тогда установите наблюдение за женой Шаламова. У меня нехорошее предчувствие, что Даниил вот-вот появится на Земле.
Хозяин посмотрел на окно сквозь бокал красного стекла, встал и принес еще напитка. Сказал стоя:
– Игнат, вы на двадцать лет старше меня и намного опытней, я всегда уважал вас и прислушивался к вашему мнению, когда мы работали вместе – вы в службе Б, я в погранслужбе, – но не все то, что подходит вам, подходит мне. Извините. – Лондон с сожалением развел руками. – Я слеплен из другого теста и чту принципы, заложенные в меня с детства. К тому же вы сами, да и СЭКОН в первую голову, не дадите мне санкции на наблюдение. Нет причин.
Игнат полузакрыл глаза.
– Принцип у нас один: безопасность людей.
– Да, вы правы, и все же…
– Я понял.
– Извините еще раз, обидеть вас я не хотел, просто так думаю. Но мы сделаем все, что следует сделать в создавшемся положении. Обещаю советоваться с вами по каждому… – Начальник отдела не договорил, с панели «домового» – домашнего координатора, декорированного под древнеафриканскую маску, – кузнечиком прострекотал вызов.
– Включай, – скомандовал Лондон автомату.
Панель превратилась в окно виома, из которого выглянул дежурный североамериканского СПАС-центра:
– Майкл, вам «две семерки» по треку.
[44]
– Причина?
– Разве ваши мудрецы сообщат? Но я понял, что речь идет о какой-то жутко необычной находке.
Лондон оглянулся на Ромашина, тот встал.
– Орилоун?
– Похоже на то. Где именно, Джо?
– Русский север, полуостров Таймыр. Больше ничего не знаю.
– И на том спасибо. Идемте, Игнат. Кажется, интуиция вас не подвела. Да и моя меня тоже, иначе я не остался бы дома.
Обменявшись понимающими полуулыбками, они вышли из квартиры и поднялись к причалу дежурных машин, где Лондона всегда ждал скоростной куттер.
ГЛАВА 3
Сложена была Карой великолепно. В своем таитянском парео, загорелая до бронзового свечения, она казалась Мальгину Алкменой, дочерью царя Электриона, чья исключительная красота заставила даже Зевса обратить на нее внимание.
Плавала она бесшумно и надолго уходила в глубины заводи, словно поддразнивая хирурга, пугая его своей смелостью. Мальгин лежал на берегу, покусывая травинку, и думал о том, что наряд женщин не должен быть вызывающим, намек на тайну всегда интереснее и привлекательнее; полное откровение всегда интимно и редко не возбуждает самого примитивного желания, но Карой и в парео не вызывала у Мальгина вожделения, лишь восхищение и невольное легкое волнение.
Они позавтракали у костра вместе с отцом Клима, выпили по кружке вкусного чая, пахнущего дымком, малиной и чабрецом, потом Мальгин-старший отбыл на лодке вниз по течению, скрылся за излучиной реки. Карой предложила искупаться и позагорать, и Мальгин, в душе забавляясь непосредственностью женщины, своей растерянностью и ожиданием неизвестных, но приятных событий, первым полез в воду.
Говорили они мало, ограничиваясь в основном междометиями и малозначащими замечаниями. Клим испытал мимолетное разочарование, когда вместо Купавы увидел на берегу Карой. Но теперь уже не жалел, что его одиночество – отец не в счет – получило пробоину.
